Онлайн книга «С птицей на голове»
|
— Спала. — Я тебя разбудил? — Нет. — Ну, извини. — Когда ты придешь? — спрашивает, и слышу: зевает. — У меня проблемы на работе, — говорю. — Вечером освобожусь. — А где ты сейчас? — На вокзале. — Что ты делаешь? — Начальник попросил купить курицу. — У тебя же женщина начальник, — вспомнила Фрося. — Это начальник начальницы, — выкрутился я. Подходит милиционер и хлопает меня по плечу: — Нельзя звонить по телефону. — Почему? — спрашиваю с недоумением. — Что? — спрашивает Фрося. — Потому, — говорит милиционер и нажал на рычажок. Не знаю, что делать. Всегда так, когда спешишь, а потом неизвестно чем заняться. Собираю камешки. Под ногами их много. Подхожу к рельсам. Выбираю гайку на рельсе и бросаю в нее камешки. Ни разу не попал. Опять собираю. Опять ни разу не попал. Люди на меня оглядываются. Камешки отскакивают от рельса в разные стороны. Оглядываюсь по сторонам. Речь закончилась. Под аплодисменты снова захотел есть. Подхожу к бу-фету. — Булочку. Продавщица подает бутылку водки. — Я просил, — говорю, — булочку. — Ах, — засмеялась, — а я услышала: водочки. Такие, как ты, подходят и только водочки просят, еще ты так одет… — Как я одет? — интересуюсь. — Нормально, — говорит, — как все. Жую и собираю камешки. В левой руке булочка, а правой собираю. Наконец один раз попал. Подходит в который раз милиционер. — Что вы делаете? — Бросаю камешки, — бубню с набитым ртом. — А что — нельзя? — Нельзя. — Почему? Не ответил. Жую булочку и смотрю на часы. Опять заиграл оркестр. Толпа расступается: проходят представительные дяди. Я забываю жевать. Они смотрят прямо перед собой, но ничего не видят. Как раз на самого важного — сверху! Охранник подскочил и улыбается с почтением. Начальник достал из кармана носовой платок и пытается глянуть через плечо, но шея у него короткая и толстая. Другие из его сопровождения остановились и задрали головы. С высоченного тополя над ними взлетели вороны, целая стая, и по площади промелькнула, как сетка, тень. Начальник сделал указание; пошли дальше. Им открывают дверки автомобилей. Шикарных черных автомобилей с зеркалами вместо стекол. С зеркалами для меня, для нас. Один за другим автомобили разъезжаются. Спешу наконец на вокзал. И на вокзале — буфет. Увидел курицу и вспомнил про Ивана Антоновича. По громкоговорителю объявляют, что 195-й поезд отправится через пять минут с третьего пути от второй платформы. Бегу в подземный переход. Через две ступеньки вниз, а потом — вверх. По перрону на второй платформе идет офицер. За ним бибикает машина. Отхожу в сторону. На колесах железная будка с окошечком. На окошке решетка. За ней лицо с раскосыми глазами. Смотрит на меня. И я смотрю на него. Машина проезжает мимо. За ней два солдата с автоматами. Останавливаюсь у шестого вагона. Девчонки увидели меня первые. С короткой стрижкой — отодрала когти котенка от моей рубашки, а с шляпой — протягивает двадцать пять рублей. Возвращаюсь на вокзал и покупаю курицу; подходит молодая обаятельная женщина. — Извините, у меня не очень хорошее зрение, — сокрушается. — Во сколько прибывает утренний поезд из Жухович; вторая строчка сверху в расписании — не вижу отчетливо: не то в 6:45, не то в 8:45? — У тебя глаза цвета асфальта, — вырвалось. — Ладно, — говорит. — Ты обиделась? — Я испугался. Но она не обиделась, а наоборот — оценила, сочла за комплимент, хотя на лице это не отразилось — я заметил только, как края ее губ приятно изогнулись: — Ладно! — Кого встречаешь? — Ребенка. — Один едет? — и, не дожидаясь ответа, я нашел вторую строчку сверху в расписании: — Тебе придется встать завтра очень рано, — говорю. — Поезд прибывает в 6:45. — Спасибо, — поблагодарила. — Да, один едет, — добавила, — бабушка, то есть моя мама, посадит сегодня вечером Павлика на поезд, а я его здесь встречу утром. — Да, это очень важно, — говорю, — если встречаешь одного ребенка — не опоздать. * * * Над головой: фрр-рр-р-р… — стремительно, потом дверь стукнула, забыл придержать. Испугался и не сразу сообразил, что это птичка выпорхнула из подъезда, и я глубоко вздохнул, когда нажал на кнопку звонка. — Проходи, — сказала Фрося, открывая, — а я немножко полежу, досплю; оттого что резко вскочила — голова кружится. И она легла обратно в постель, накрывшись одеялом, и веки ее сомкнулись. Я присел рядом. На столе лежала газета, я развернул ее, но читать не смог. Вскоре Фрося открыла глаза; если бы она не открыла, я бы тихонечко поднялся и ушел, и все сложилось, может быть, иначе, но вижу: она просыпается, и я решил ее не подгонять. Рядом с газетой лежала ручка, я взял ее и начал обводить заголовки статей, просто черкать что-то, рисовать на фотографиях женщинам усы. Тут зазвонил телефон. Фрося нехотя поднялась и прошла в другую комнату, подняла трубку, ничего не спрашивала, а отвечала немногословно: — Да, нет, да, нет, нет, да… Потом направилась в ванную — слышу, как умывается; наконец вернулась в комнату — я бросил газету и поднялся: — Извини, у меня нет сегодня времени. Она как-то странно молчала, при этом на лице — никакого выражения. Я посмотрел на часы и еще присел, решил еще побыть с ней, совсем немножко, а она достала из тумбочки помаду, коробочку с тенями, осторожно — кисточкой по ресницам, затем будто вспомнила обо мне, подошла, взяла карандаш из моей руки и на полях газеты стала писать, написала: 17 июля умерла моя мама. Положила карандаш на газету и назад — к зеркалу, взяла помаду и провела ею по губам и все же вздрогнула, когда опять по межгороду затрезвонил телефон. Продолжаю рисовать женщинам усы и слышу снова: — Да, нет, да, нет, нет, да… На этот раз Фрося сразу же после разговора объявила: — Она забыла сказать, что ее мама умерла 16 июля. — Кто — она? — ОНА. — Твоя родственница? — Нет, — покачала головой. — Чужой человек. — А почему? — удивляюсь, — родные не сообщили тебе, ведь прошло уже два с половиной месяца, и если бы не чужой человек … — Она еще сказала, что папа хочет приехать ко мне. — Иди позвони ему, — говорю, — сейчас же. — Там нет телефона, — разводит руками. |