Онлайн книга «Госпиталь»
|
– И что сказал вам наш молодой гений? – Он медиум. – Глупости. – Вы насквозь проникнуты отрицанием. Молчите и повторяйте: аллос – сфера окружающего влияния, сома – суть телесное восприятие, аутос – опыт и впечатления странствующей в мирах души… – С размахом бредит его благородие… – Образованный… На высоте лихорадочного возбуждения явился льстивый муж Елены Викторовны. – В одних, прошу заметить, носочках-с! – Он ударился оземь и обернулся Необутовым. Под гармошечный шквал мертвый ротмистр сипло выводил: – А проституточка! На четверенечках! – Мышцы его лица судорожно сокращались. – Глубинин, я еще найду пути расширения потомства! – Установите пулеметы! – Штабс-капитана в укрытие! Воздушные волны укачивали Глубинина. Мерещился древний собор с остатками крепостной стены и огрызок сторожевой башни. 3 Дряблый голос у костра тянул бесконечную нищую жалобу: – С дядей трудился, в город ездили, но больше в деревне, брат, значит, старший женился, мать говорит: «Ну, уж хочешь – как хочешь, а землю-то бросай, чтоб хозяйство единоличное», – а я домочек выстроил, и больно жалко продавать его, который выстроил… Очнулся, ваше благородие? – Говорящий водоворотил ложкой в котелке. За спиной Глубинина прохрустели шаги. – А, вы уже поднялись… Очень рад, – человек присел. – Поручик Абазьев. – Штабс-капитан Глубинин. Кому я могу доложить о себе? – Не стоит беспокойства, – Абазьев манерно улыбнулся. – Мы не армия, а так… Каждой твари по паре… – Не понимаю… Где я нахожусь? – В Дарьяльском ущелье. – Абазьев согнал с лица паучьи тени. – Не хотите ли каши? – Что происходит? – спросил Глубинин. – Ничего. Медленное умирание. – Не вы, так я скажу! – вмешался солдат с котелком. – Все он! Салман-басурман! У-у, дурак немой! – Прохор, заткнись! – вспылил Абазьев. – Думали в Грузию, – со слезой не унимался Прохор, – а теперь одна дорога – в царствие небесное! – Вот в чем дело, – Абазьев лениво ворошил угли, – мы у Кисловодска разделились, наша группа решила в Тифлис, и угораздило наскочить на отряд штыков в двести. Взяли проводника, из местных, пастуха. Он нас сюда и завел. Тут раньше тропа была, а после обвала нет больше тропы. Словом, внизу стерегут с пулеметами, сбоку Терек, с другого боку отвесная скала. – Которое сегодня число? – спросил Глубинин. – Восьмое марта – две недели как мы вас подобрали… – Благодарю… Извините, ваша фамилия?.. – Астазьев. Поручик Астазьев. – Кому я могу доложить о себе? – Не стоит беспокойства. – Астазьев кокетливо выворачивал кисти. – Мы не армия, а так… Каждой твари по паре… – Не понимаю, что происходит? – Ничего. Медленное умирание. – Не вы, так я скажу! Все он! Сулейман-басурман! У-у, дурак глухой! – Захар, заткнись! – Думали в Грузию, – плакал Захар, – а теперь одна дорога – в царствие небесное! – Вот в чем дело, – Астазьев меланхолично поплевывал на угли, – имеются люди такой конституции, что даже годы чрезмерного употребления гашиша, которые неминуемо погубили бы всякого, не вредили ни их здоровью, ни благополучию… – Вы рылись в моем саквояже? – Восьмого марта – две недели как мы вас подобрали. – Благодарю… Кому я могу доложить о себе? – Князю Ставровскому. Он неподалеку, у обрыва. Смотрит на Терек, – Абазьев загадочно улыбнулся. Князь, стоя над пропастью, совершал характерные движения, точно кормил от пояса пролетающих птиц. Глубинин замер, потрясенный. Князь мягко произнес: – Оставьте этот непричастный вид, милый штабс-капитан, вы не поймали меня за детским грешком, не смущайтесь, ибо мне не стыдно. Я дрочу открыто… Как же вас передернуло! Что делать, скудеет личность в грохоте войны. Ну, мастурбирую, простите великодушно… Он коротко задумался и продолжал благожелательным кафедральным тоном: – Если не ошибаюсь, manus – рука, stuprum – распутство, по-нашему, рукоблудие. Онанизм – библейская реминисценция, ипсация от ipse, в смысле «сам». И верно, кто мне еще нужен, сам управляюсь! – Его рука работала с азартным механическим бесстыдством. – Вы и не подозреваете, что в данный момент испытываете эстетическое наслаждение. Мораль тешит сознание, аморальность – подсознание, верша суд над тайными пороками. Вы, сами того не ведая, очищаетесь, – он расплылся в улыбке, – ведь что интересно, для неискушенного в тонкостях учения Фрейда мои действия ничего не означают, а будь вы посвященным адептом, сразу бы навострили уши… – Вы… нездоровы, – вымолвил наконец Глубинин. – Утомление, болезнь и вообще недуги – необходимые обстоятельства для проявления неизвестного, – объяснил князь. – Согласитесь, болезнь – это форма существования, существовать – значит жить, то есть болезнь – та же жизнь, ее частное проявление. Можно жить, не болея, но болеть, не живя, нельзя. Чем больше в болезни страданий, тем острее ощущение жизни. Я никаких страданий не испытываю, следовательно, я не болен, но почти не живу. Моя жизнь сводится к физиологическим отправлениям организма, которые не нарушены… – В голосе князя преобладали приятельские интонации. – Не кривите душой. Я – ответ на многие мучившие вас вопросы. – Должен признаться, скажи мне кто-нибудь, что вас в помине нет, я бы поверил, – с избыточным чувством признался Глубинин. – Слушаю вас, а в голове ничего не задерживается. И контуры не размазаны, а как-то туманно все, тускло, стерто… Отойду от вас, отвернусь – так не буду даже уверен, видел ли вас. Дни, недели, месяцы слились в один сумасшедший поток. Я перестал понимать сущность времени, не представляю белого света, будто и не жил вовсе, и нет его, белого света… Князь сочувствующе кивнул: – Вся загвоздка в том, что человек – совершенно не то, что думают о нем другие или он сам. Мы опираемся на симптомы своих ощущений, которые как физическая сущность отсутствуют. Они – продукт психического, комплекс эмоций. Стало быть, и мир – следствие ощущений. – Нечто идеальное? – проявил вялый энтузиазм Глубинин. – Идеальное или высшая форма организованной материи, – уточнил князь. Он с явным удовольствием углубился в тему. – Предположим, что мир – совершенный способ движения материи, обладающий свойством постоянного отражения. Отражение – оно же познание. Человек познает или отражает мир, и жизнь – лишь взаимоотражение, стремящееся в ничто… Князь учащенно задышал, закатил глаза, очевидно, предвкушая скорый оргазм. Глубинин из деликатности отвернулся и полминуты вслушивался в рев падающей с гор реки. Потом осторожно посмотрел на князя. Тот, как ни в чем не бывало, продолжал свои непристойные манипуляции. |