Онлайн книга «Нагант»
Она была прекрасна в порывах примитивного инстинкта. Я знал ее манеру отдыхать, чтоб алкоголь и на лобке рука. Ушла. А мне не верилось. «Алеша? – ошпарила догадка. – Или Крысолов?» Я, упиваясь собственным позором, через минуту бросился за Фройляйн. Отвоевать бесчувственную самку, и на цепь! Спугнув свидетельниц-подружек, себя не помня, грозил, упрашивал. Чудовищный спектакль. Я приволок ее за шиворот домой, она рыдала: – Какое ты имеешь право? Я отвечал: – Люблю. Я лгал, я ненавидел. Был заключен печально всем известный пакт, грустный триумф советских дипломатов. Что ж, сексуальный мор на Украине, расстрел Альбины Блюхер-Тухачевской и высшего командного состава не прошел бесследно, и финская война безжалостно и откровенно вскрыла несовершенство техники и атмосферу разложенья в армии и флоте, тактическое превосходство противника и уйму прочих недостатков. На двадцать третье февраля Фройляйн отдарилась дезодорантом, я на Восьмое марта преподнес ей книгу и веточку мимозы. Приличия формально соблюдались. До лета нас сотрясали мелкие конфликты. Однажды в мае Фройляйн заявила, что у нее нет сил для наших отношений, они поизносились, перезрели, как выставочный плод, большой от времени, пустой и без семян. Я согласился с ней, признался, что все равно на ней бы не женился. Она размазывала по щекам густые вазелиновые слезы: «Ну, почему?» – я пожимал плечами. Май осенил меня спокойствием. В нем поселился чудный призрак девушки в машине цвета и формы леденца из детства. Мятная на вкус красавица, а не усатый, хнычущий капрал: «Ну, почему?» Как рыбьи кости в горле, мне были и Алеша, и Истребитель крыс. А Фройляйн затаилась на неделю – женщинам привычно расставанье, каждый месяц они теряют с кровью частичку себя, природа приучает их к разлукам – потом неслышно объявилась снова, будто и не исчезала. – Ну, как дела Алеши? – спросил я. – Не принял? – Ты не знаешь, чего мне стоило, чтобы он отстал, – Фройляйн завела истерзанную старую пластинку, – я всегда любила только тебя, а сейчас просто пришла проведать… Мы протянули без скандалов до июля. Я разрывался между Фройляйн и Аленой – остриженною под фокстрот мегерой, с бусинкой в разгневанном носу. Алена, удивительное имя. Она однажды призналась: – Ты мог бы меня поставить раком прямо в день знакомства. Но никаких фантазий: – Для этого существует одна дырка, – она сжимала зубы. – Алена, рот открой! – Маньяк! А Фройляйн трахалась в носочках и в фартучке. Понятно, что это – из говна нимфетку, но хоть какое-то разнообразие, поэтическая строчка: «На шелковом ковре я нимфе тку: „Люблю“» – набоковская задрочка. Они чуть не столкнулись, Фройляйн и Алена. – Ты не занят? – спросила в трубке Фройляйн. – Мне можно зайти? – Я убегаю, уже в дверях, – голос дрожал. Попался. В соседней комнате лежала распакованной Алена. Скомандовать, чтоб собиралась? Обидится и больше не придет. – У тебя кто-то есть, – почувствовала Фройляйн, – не ври мне. Я понял, что капрал мне тоже дорог. – Перестань, какая чушь. Я очень тороплюсь, но если хочешь, подожду тебя на улице. Алене я сказал, что в магазин за пивом. Фройляйн подоспела через минуту. – Мне нужно в туалет, – расставила силки. – Нет времени. – Я не могу терпеть. – Сходи за гаражи. Я видел, как она за гаражами выдавливала по капле злость. Не пойманный – не вор. Она двусмысленно сказала: – Очень жаль, что ты сегодня занят, я уезжаю на неделю в Москву. – По какому делу? – Развеяться, – с прицелом, мол, помнишь наши встречи? – Во сколько поезд? – Как обычно, вечером. – Я провожу. – Не надо. Она спустилась в переход метро. Я решил – уловка. Вернется к моему подъезду и будет ждать. Тогда не отвертеться. Я сомневался больше часа, наконец, вернулся, обмирая: вдруг сторожит. Алена плакала: – Ты запер меня, как собаку. Где пиво? Я покаянно молчал. Да разве объяснишь, что капрал главнее по выслуге – два года под одной шинелькой. К Фройляйн я поехал без предупреждения. Пока я шел от остановки, на дороге подобрал стрекозу величиною с палец, великолепный полудохлый стручок хитина. Лучше подарка не сыскать. Беспечный, я поднялся на этаж и позвонил. Квартира застрелилась тишиной. Но готов поклясться, что шум существовал секундой раньше, и голоса, и музыка. Я подождал шагов, и тишина, пытаясь не дышать, неловко скрипнула паркетом, мне показалось, моргнул дверной глазок. Я простоял не меньше получаса на лестничной площадке, стал на вахту у старушечьей скамейки. В окне качнулась штора, как будто посмотрели и спрятались. Я улыбнулся. «Бедный параноик, – сказал себе, – иди домой, в квартире ни души». А Фройляйн не поехала в Москву. Мы встретились на следующий день. Она сказала: – Передумала. Случилось вот что. Я сидел в гостях у Фройляйн, и кто-то позвонил. Она схватила пульт, одно нажатие дистанционной кнопки – и заглох проигрыватель дисков. В наступившей тишине Фройляйн предложила: – Не будем открывать. В дверь постучали. – Кто это может быть? – опасливо пробормотала Фройляйн. Снова позвонили, потом тряхнули дверь. Я поднялся: – Пойду взгляну. – Прошу тебя, не надо, – шепотом взмолилась Фройляйн. – Дверь сломают, – я тоже перешел на шепот. – Останься, – она повисла на мне, тяжелая, как вымокшая шуба, – я хочу тебя. – Угодливой и жалкой была эта взмыленная вспышка страсти. – Только не шуми, – Фройляйн разделась с обреченной прытью и легла на пол, – кровать ужасно скрипит. Ну, иди же ко мне, я обниму тебя, – шелестела Фройляйн. Вмиг распахнулась безобразная изнанка покрова другой недавней тишины. Я задрожал от отвращенья, сварился, задохнулся: – Это Алеша? – Нет, люблю тебя! – Я его впущу! – Умоляю, – извивалась Фройляйн, – я объясню. – Попробуй, сука! – Я медленно вползал в штаны. Фройляйн сорвалась: – Ты виноват, ты сам толкнул меня к нему, я не хотела. Ты сказал, что мы не можем быть вместе, что не женишься на мне, а я хочу ребенка, семью! С каким-то ватным чувством в животе, с отравленной идеей размноженья, я повалился на Фройляйн. |