Онлайн книга «Нагант»
– Задержка, десятый день, – и поплелась уныло на диван. Я умиленно глянул в синие обои под потолком – нет, там не близорукий фраер, а Бог, который видит все. Я занял место у штурвала и уверенно повел беседу к кисельным берегам расплаты: – Ну, десятый день, а я при чем здесь? На горизонте показался черный флаг с мощами нерожденного младенца. Пират победно зарыдал в платок: – Не могу так больше, ты каждый раз уходишь, а в постели остается твой запах! Мне надоело играть. Брюхатый Флинт попятился. Его настигла первая пощечина. – Скотина! Мразь! – высвистывали пальцы. Я удивлялся, какие они длинные, их можно заплести в косу. – Мне известно, с кем ты была в Алуште! Сука! Проститутка! – Я не хотела! – извивалась Фройляйн. – Он приехал, говорил, что это наш последний шанс! Я даже перестал ее стегать: – Мерзавка! Блядь! Ты согласилась! Фройляйн припала к моей карающей руке: – Ударь еще! Сильнее! Как сладко терпеть боль от любимого! – Паскуда! Тварь! – Я примерялся, куда отвесить звонкие шлепки. – Ну что же ты, – постанывала Фройляйн, – ударь сюда, – она поспешно оголила зад, – ударь, не бойся! Я недоумевал, как она сумела нарядить меня в шутовскую кожу с заклепками, а в руки дать игрушечную плеть. Мы отвратительно и скоро совокупились. – Давай, давай, я твоя самка, – подвывала в подушку Фройляйн. Она была довольна. Роль из дешевой порноленты давалась ей без творческих усилий. Надо мною надругались, использовали в непотребной сцене. Я встал с дивана и в замешательстве сказал: – Я ухожу. От наступившей тишины дрожало сердце, я шагнул к двери. И чуть не умер, когда голос Фройляйн позвал меня: – Если ты уйдешь, я отравлюсь. Я захлебнулся новою надеждою, взмолился: – Отравись, прошу, так будет лучше всем, тебе же ничего не стоит, – и похолодел от страха – передумает. Проще простого уговорами спугнуть истерику, а вместе с нею желанье ядовитой смерти. – Ведь не отравишься, – сказал я, осторожно интригуя, – слаба, кишка тонка, не вышла рылом, не по сеньке шапка… Фройляйн ломко выговорила: – Ты. Хочешь. Чтоб. Я. Умерла? Я сдержанно кивнул с видом: мол, знаем вашего брата – все равно обманете. – Нет, нет, что я слышу? – проорала Фройляйн, тревожа мирно спящий до антракта зал, упали номерки, в партере кашлянул туберкулезник, заразил соседей, тонко всхлипнул армянский мальчик и захрипел, удушенный злодейкой матерью: «Рустамчик, сиди тихо», – сраный МХАТ. – Неужели мой любимый хочет, чтоб я умерла! – Она зашелестела кульком с лекарствами. О, если бы я мог ей подсказать медикамент! Напоминало игру в лото. Фройляйн вытащила белый бочонок, номер «ношпа» – сожри его! Не подошел. Я отвернулся, доносился треск фольги на упаковках. Как она глотала таблетки судорожным пересохшим горлом – вот, собачья жизнь, перед смертью стакан воды никто не принесет. Фройляйн решила, что приняла достаточно, и посмотрела на меня потусторонним взглядом. Приблизился, она слабеющей рукой швырнула мне пустые упаковки – свершилось. Я рассмотрел бумажный домик смерти. Фройляйн травилась глюконатом кальция. Я потащил ее спасать, развел в трех литрах марганцовку, Фройляйн слабо сопротивлялась, я с ненавистью говорил: – Пей ради нашей любви, – она давилась марганцовкой, рыгала фиолетовой бурдой и глюконатом, повторяя: – Люблю тебя. Блевотиной она не откупилась. Я позвонил Альбине: – Дай мне, пожалуйста, Алешин телефон. – Не дам, – сказала добрая Альбина, – он набьет ей морду. – А меня тебе не жалко? Она беременна, и неизвестно от кого, нам нужно разобраться. – Какой кошмар, записывай… Я вызвонил Алешу. Бедный Соперник не сразу понял, кто я: «Ты не представляешь, на чем Она вертелась, мой не верящий Соперник!» Алеша согласился встретиться. Изможденный в собственном соку, в джинсовом саване, он не опоздал, я взял его под локоть и повел вдоль парковой аллеи. Я посыпал дорогу толчеными подробностями, он слушал, слушал, как Фройляйн поедала с моей ладони, потом сказал: – Подумать только, я ей верил, – и ни упрека, ни слезы, ни крика. Он шел, как ангел, легкими шагами, изредка вправляя суставы моему рассказу. Я хватался за голову, покрываясь холодной злобой. Они, Алеша с Фройляйн, никогда не расставались, она лгала мне – вот что я узнал – всегда лгала. Я угощался лишь огрызком торта. – Ты такой обманутый, Алеша, – я мягко ворошил ему загривок, – ты, наверное, теперь и не захочешь встречаться с ней, разве можно простить ее? – Подумаю, возможно, и прощу. – Так нельзя, Алеша! Сколько раз тебя обманывали, сосчитай: Будякин, я и Крысолов – три человека! – Прибавь еще двоих. – Ушам не верю, пятеро? Алеша, как ты это терпишь?! Он удивлялся худенькими плечиками: – Сам не понимаю… Я предложил: – Давай, Алеша, бросим ее вместе, придем вдвоем домой к ней и хором скажем: «Попалась, блядь!» Он согласился с подозрительной поспешностью: – Ловко придумано. Придем и скажем! А потом уйдем. Я видел его насквозь. Хитрое крестьянство жаждало, чтоб я исчез, а оно вернулось и без помех прощало. Я дал ему на размышления два дня. Мы встретились в метро. Он изменился: стал вызывающ, дерзок. Сорок восемь часов потребовалось Фройляйн, чтобы как следует удобрить нечерноземный мозг суперфосфатом. Глупый овощ полностью ей подчинился. Он мне грубил: – Ты плохой актер, – делал вид, что раскусил мою игру, дескать, он имел беседу и знает правду. Жертва пестицида оказывалась форменным предателем. Я больше не жалел Алешу, вздохнул: – Ах, вот ты как заговорил, ну ладно. – Дурака придется немного проучить. Мы остановились у подъезда Фройляйн. Я сказал: – Стой здесь и жди. Я поднялся к ней, напился чаю, расстегнул штаны, и Фройляйн в молчаливом жанре отработала двухдневную разлуку. Тогда сказал: – Внизу стоит Алеша. Может, пригласим? Фройляйн справилась с волненьем: – Не нужно. Спустимся к нему. – Зачем пришел? – она спросила Алешу. Я понял по его глазам, что это был стилет промеж лопаток. Он вяло помертвел. – Я же говорила, что не люблю тебя, – с изяществом завзятого факира она вогнала новый колющий предмет. |