
Онлайн книга «Я — посланник»
— Спокойной ночи, Эд, — отвечает она. И трогается с места. Уже темно, я давно оставил машину на стоянке и иду по городу. Сворачиваю на Клоун-стрит. Но Одри все равно стоит у меня перед глазами. Руки. Стройные длинные ноги. Вот она улыбается своему парню. Они сидят и едят. Перед моими глазами картина: парень кормит ее с рук, а она берет губами кусочки. Ее губы касаются его пальцев, они все перемазаны и оттого еще более красивы. За мной плетется Швейцар. Мой верный старый друг. По дороге я покупаю огромный пакет горячих чипсов — с уксусом и солью. Все как в старые добрые времена, на кулек пошла страница сегодняшней газеты. Раздел «Скачки» — пятна от уксуса проступают на строчках про фаворитку этого сезона, кобылу-двухлетку по имени Ломоть Бекона. Интересно, пришла ли она первой. Швейцару, впрочем, не до спортивных сводок. Он унюхал чипсы и надеется, что я с ним поделюсь. Дойдя до дома № 23 по Клоун-стрит, я обнаруживаю, что это ресторан. Маленький такой, называется «У Мелуссо». Итальянский. Вокруг — торговый квартал, посетителей много. Внутри — полумрак. Похоже, все хозяева мелких ресторанчиков считают: раз темно — значит уютно. Но пахнет оттуда вкусно. Напротив стоит скамейка. На ней-то мы со Швейцаром и располагаемся. И начинаем неспешно поедать чипсы. Я лезу в жирный, мокрый от уксуса пакет и наслаждаюсь каждым мгновением. Время от времени чипсину получает и Швейцар. Он провожает ее взглядом до самой земли, потом наклоняется и облизывает. Впрочем, я ни разу не видел, чтобы Швейцар не сожрал то, что ему кинули. Похоже, мою собаку не очень-то волнует уровень холестерина в крови. Этим вечером ничего не произошло. Следующим тоже. По правде говоря, мне кажется, мы попусту теряем время. Хотя теперь у нас есть, можно сказать, традиция. Каждый вечер мы со Швейцаром идем на Клоун-стрит, садимся и едим чипсы. Хозяин ресторана — пожилой, очень представительный мужчина. Мое послание — не ему, голову даю на отсечение. Что-то тут должно произойти. Причем совсем скоро. В пятницу вечером, отдежурив свое перед рестораном, я возвращаюсь домой и обнаруживаю на крыльце Одри. На ней спортивные штаны и рубашка. Под которой нет лифчика. Груди у Одри не то чтобы очень большие, но красивые. Я останавливаюсь, вздыхаю — и иду дальше. Швейцар тоже ее заметил и радостно припустил к крыльцу. — Привет! — ласково треплет псину Одри. Они большие друзья, да. — Привет, Эд. — Привет, Одри. Я открываю дверь, она проходит следом. Мы садимся. На кухне. — Где тебя носило? Поздно ведь уже! — спрашивает она. А я едва сдерживаю смех: обычно такой вопрос задают злые жены подгулявшим мужьям. — На Клоун-стрит. — Где?! На какой-какой улице? — На Клоун-стрит, — киваю я. — Ну, там где итальянский ресторан. — У нас что, есть улица имени клоуна? — Ну да. — Ну и что там? — Пока ничего. — Понятно. Она отворачивается, а я собираюсь с духом. И спрашиваю: — А ты зачем пришла? Она смотрит вниз. Потом в сторону. А потом наконец говорит: — Ну… мне кажется, я соскучилась. По тебе. У нее бледно-зеленые, влажные глаза. Мне бы очень хотелось сказать, что мы неделю как виделись, когда же она успела соскучиться, — но я понимаю, что она имеет в виду. — Эд, ты в последнее время как-то отдалился. И вообще очень изменился. Ну, с тех пор, как все это началось. — Изменился? Я переспрашиваю, но на самом деле все ясно. Я действительно изменился. Мы смотрим друг на друга. Я встаю. — Да, — кивает она. — Раньше ты был всегда… под рукой, что ли. — Одри произносит это неохотно, будто ей неприятно слышать собственные слова. Но, похоже, ей необходимо выговориться. — А теперь как-то… вырос. Не знаю, что ты делал и через что тебе пришлось пройти, но ты… в общем, и вправду отдалился. От нас. От… меня. Вот что значит ирония судьбы. Я отдалился. Да у меня в жизни не было другого желания, кроме как сблизиться с Одри! Я всю жизнь мечтал лишь об этом! И чего только не делал, чтобы добиться! — И ты стал… лучше, — подводит черту Одри. Кажется, я начинаю понимать, что она имеет в виду. Вижу ситуацию ее глазами. Одри вполне устраивало, что в ее жизни есть «просто Эд». Так было спокойнее. И понятнее. И тут — раз! — все изменилось. Я поменял свою жизнь. Вмешался в ход событий. Совсем капельку, но равновесие между мной и Одри необратимо нарушилось. Это ее пугает. Возможно, Одри думает, раз она не может быть со мной, я ее брошу. И мы больше не будем встречаться — вот так, как прежде. Одри не хочет меня полюбить. Но и потерять тоже не хочет. Она хочет, чтобы все было по-прежнему. «Все в порядке?» — «Все в порядке». Но уверенности в будущем у меня нет. «Все будет хорошо», — хочется пообещать ей. Я тоже хочу на это надеяться. Мы все еще сидим на кухне, пальцы нащупывают в кармане подаренный Луа камушек. Я размышляю над словами Одри. Возможно, я действительно совлекаю с себя ветхого Эда Кеннеди ради нового человека, идущего к цели, а не прозябающего в стороне от дел. Возможно, однажды утром я проснусь и встану уже иным, а посмотрев вниз, увижу себя прежнего мертвым меж простыней. Я знаю: это будет во благо. Но откуда во мне столько печали? Разве не этого я хотел с самого начала? В результате я встаю и иду к холодильнику за выпивкой. Да, анализ ситуации привел меня именно к такому умозаключению: нам с Одри нужно напиться. Одри, кстати, полностью согласна. — Так что же ты делала, — спрашиваю я, уже развалившись на диване, — пока я околачивался на Клоун-стрит? Бедняжка не знает, как вывернуться. Правда, Одри уже порядочно набралась, и поэтому я все-таки получаю ответ на свой вопрос. Уклончивый, но ответ. — А то ты сам не знаешь, — смущенно бормочет она. — Нет, — решаю я немного поддразнить ее, — не знаю. — Ну… мы с Саймоном… ну… пару часов у меня дома… — Пару часо-о-ов! — Уязвлен я в самое сердце, но стараюсь не выдать этого. — Ничего себе! Как же ты ко мне доползла после такого марафона?.. — Сама не знаю, — пожимает плечами Одри. — Саймон ушел, а мне вдруг стало так пусто на душе… «И ты пришла ко мне», — думаю я, как ни странно, без всякой горечи. В любом случае, сейчас мне не больно. Если рассуждать рационально, физические отношения не столь важны. Я нужен Одри, здесь и сейчас, — ну что ж, это не так и плохо. Мы же старые друзья, в конце концов. |