Книга Лето, бабушка и я, страница 11 – Тинатин Мжаванадзе

Если бабушке пожалуюсь, они меня окончательно сожрут, и в жизни больше никогда играть не возьмут. А я еще думала, что брат мне друг. При Эдуарде так меня унизить! О, Эдуард, не играть нам больше с тобою в разведчиков.

От обиды провожу ногтем по стоящей перед корпусом машине.

В песочнице играют девочки. В конце концов, я ведь тоже девочка, нет? Я могу играть в куклы? Могу. В деревне, собственно говоря, только с девочками и играю. Но просто так подойти, с пустыми руками — нет, потом фырканья не оберешься. Надо хоть ведро принести, что ли.

— Эй, ты! — грубо окликнул меня мальчишеский голос. — Это ты папину машину поцарапала! Я видел!

Мальчишка не из нашей компании схватил меня за руку.

— Заплатишь за ремонт, поняла?

— Пусти! — перепугалась я. Никого из моих поблизости нет в помине. Бабушка ушла на источник с термосом, будет не скоро, а остальные — им не до меня. Да что за день такой!

— Ничего я не царапала! Я только потрогала, и все! — заорала я, пытаясь вырваться, девочки в песочнице смотрели на меня, как на Джека Потрошителя.

Вот тебе и поиграла с девочками — теперь их мамаши меня к ним на пушечный выстрел не подпустят.

— Пошли к отцу, он с тобой разберется, — дернул меня за руку мальчишка, на толстой шее блеснула золотая цепочка.

— Ты озверел? — раздался, как выстрел, голос моей кузины. — Она быстро шла к нам, держа в руках книгу. — Или тебе жить надоело? Руки убери! Сейчас мой брат придет, ты, бочка с говном, только маленьких девочек и можешь пугать, а вот с ним попробуй поговори!

Толстяк от неожиданности открыл рот и отпустил меня.

Не верится — сестра пришла меня защищать, и что она говорит, мамочки мои — уши сворачиваются! Бабушка слышала, интересно?

От возбуждения я завертела головой — кто-нибудь еще слышал? Бочка с… с говном. Надо запомнить.

Сестра стоит, подбоченясь, и смотрит на мальчишку с этим своим прищуром, от которого молоко скисает.

— Вон, смотри, бегут уже наши. Так что стой и думай, как будешь свою шкуру спасать!

— А чего мне спасать — она машину поцарапала! — порядком струхнув, мальчишка продолжал все-таки стоять на своем.

Подбежали наши — кузен с друганами.

— И что он вякает? — уперевшись руками в колени, не мог отдышаться брат.

До меня дошло — кажется, у них свои старые счеты. Но это неважно, главное — они стоят за меня горой. В данный конкретный момент. Не верю, но молчу.

— Так, — надменно сказала сестра, — показывай, что там за царапина.

Мы подошли к машине, на крыле в самом деле длинная серебристая царапина. Я перепугалась еще раз — так, сейчас окажется, что я кругом виновата!

— Нет, ты идиот все-таки, — покачала головой кузина. — Мои ногти видишь?

И показала длинные тонкие пальцы с блестящими ногтями.

— Ну и что? — презрительно спросил обидчик, я в это время напряженно хлюпала носом.

Кузина наклонилась и провела ногтем по машине.

— Ну? И где царапина?

Все вперлись взглядами в указанное место: там было чисто.

— А у нее откуда могут быть такие ногти, чтобы пропороть железо, а?!

— А я знаю, может, она гвоздем сделала!

— Тогда покажи орудие преступления!

— А она, наверное, выбросила!

— А ты найди — сказал же, что видел!

— Да тут в траве фиг чего найдешь, чего это я искать буду!

Все зашумели.

— Ты ври, да не завирайся, а то кирпичом по башке получишь, а мы скажем, что так и было! — наседал кузен.

Мальчишка с позором бежал.

— Еще тебя поблизости увидим — не обрадуешься! — орали наши ему вслед и свистели.

Потом кузены посмотрели на меня. Я стояла с косичками одна выше другой, мокрым носом и переполненным благодарностью сердцем.

— Пошли уже, дурень, — сказала кузина и взяла меня за руку.

— Вот наглый жирдяй, — буркнул кузен и дал мне щелбана в лоб.

Может, завтра они все-таки возьмут меня адъютантом, а?

Бабушке мы о происшествии не рассказывали.

У моих кузенов была еще и своя собственная бабушка — Луба-бебо [4] , которая жила совсем в другой деревне. Иногда Луба приезжала в гости, и две бабушки встречали друг друга с таким восторгом, как будто ближе и роднее в целом свете у них никого не было.

— Сватья, моя хорошая, моя золотая, с приездом! — раскрывала объятия моя бабушка.

Луба-бебо не отставала:

— Боже, Боже, что за свекровь у моей дочери, пусть у завистников глаза ослепнут!

Перед сном бабушка комментировала:

— Ну еще бы, у них в Раче такие гром-бабы, не приведи Господь, не свекрови, а кровопийцы! Конечно, где им найти такую, как я!

— Почему кровопийцы? — озадачивалась я. — Тетя смотри, какая нежная, она разве не рачинка?

— Исключения бывают из всех правил, и слава богу, — туманно объясняла бабушка.

Для детального изучения нравов Рачи мы однажды летом по приглашению Лубы-бебо поехали к ней в гости.

— Наша деревня в Раче лучше здешней, — доставали меня заранее кузены. — Тут дожди идут все время, и на речку идти за километр! А там… — И закатывали глаза.

Я запальчиво спорила, что лучше нашей деревни быть не может вообще ничего, так что пусть они уезжают к себе. Но проверить все равно было любопытно.

Бабушка набрала столько сумок, что не могла за один раз взять их все в руки, и, когда поздней ночью автобус оставил нас на освещенной лунным светом дороге, поругала собственное тщеславие:

— Едешь с ребенком, старуха, куда столько груза берешь!

Автобус уехал, смолк шум мотора, и вдруг на нас навалилась тихая ночь в горах. Луна приблизилась всем лицом, заливая стеклянным светом землю, и шелестели деревья, свивая клубок теней под ногами.

Сельская дорога шла в гору и делала крутые повороты. Ночной ветер провожал нас вкрадчивым поглаживанием щек, деревенские собаки недоуменно взлаивали и передавали дальше весть о незнакомых путниках, а мы передвигались медленно: бабушка брала две чугунной тяжести сумки и шла вперед, я садилась на две оставшиеся и дремала, мечтая о теплой постели.

Бабушка ставила под деревом свой груз и возвращалась за мной — теперь мы шли вместе, минуту бабушка отдыхала, потом снова брала свои сумки и уходила вперед, а я, подрагивая, садилась ждать ее в лунном свете, и так мы шли целую вечность. Казалось, эта ночь никогда не кончится, и эта дорога не перестанет бесконечно поворачивать вверх, и я проведу остаток жизни в полусне посреди лунного света.