Онлайн книга «Все оттенки боли»
|
— Да мне на гордость наплевать. Победителей не судят — судят победители. Вот мы и посмотрим, кто кого. — Главное, чтобы он потом от ребенка не отказался. — почему-то сказала я. — От какого? Ты о чем? — не поняла Танька, спускаясь по лестнице. — Это я так, на всякий случай, — успокоила я ласково. Но села на рабочее место и тут же набрала Светке, как старшей. — Танька идею подала. Как ты думаешь? — советовалась я, трубку прижав плечом, а провод, пачкой бумаги А4. чтобы аппарат на пол не бухнулся. — У нее шея короткая и походка тяжелая. — ревниво высказала Светка свое мнение о моей однокласснице. — Да хрен с ней. Как ты думаешь, папашке звонить? Светка никогда долго не думала, иначе могли решить, что она сомневается. Чем быстрее ответ, тем звонче мысль. — Конечно! А что мы теряем? Пойдем, поприкалываемся. Интересно все-таки, какой он. па-па! В комнату вбежала редакторша и умоляющим взглядом уставилась на каретку. — Сейчас, сейчас, пять минут! — закивала я, продолжая печатать. — Пять много, у вас минута! Эфир через три минуты — только добежать! — металась вокруг машинки взмыленная редакторша. — Поедем вместе, чтобы тебе не страшно было. Разговаривать с ним буду я. Ты, главное, молчи с укором, и все. — Проверяйте сразу, чтобы опечаток не было, это очень важный текст. — Если хочешь, я сама ему позвоню. Согласна? — Уже готово? Много еще? — Как его зовут? Какое у тебя отчество? — Быстрее можно? — Николаевна… Да. я стараюсь… — Рауль Кастро приехал, будут еще эфирные изменения, никуда не уходите… — Значит, я ему скажу: «Дядя Коля, мы пришли поговорить…» — Его зовут Виктор… — Кого? Папашку?! — Там еще курсивом набран текст на вклейке — не пропустите… — Да, хорошо… Мне мама при рождении отчество другое дала, чтобы он. когда я вырасту, не предъявлял свои права… — Да ты что?! Это плохо… Фамилия мамы, отчество придумали — как мы докажем, что ты его дочь? — А можно печатать быстрее, две минуты до эфира?! — Вы меня отвлекаете — не смотрите на мои руки… — Вас отвлекает телефон, как можно разговаривать и печатать?! — Так! Я вслепую работаю, мне телефон не мешает… — Ерундой какой-то отвлекаете себя от работы… — Пусть эта баба заткнется, я тебя плохо слышу… — Это не ерунда, это моя жизнь, просто пока корявая, черт побери… бумага закончилась… Редакторша услужливо схватила пачку А4. придерживающую провод телефона. Легкий аппарат тут же спрыгнул со стола и повис над полом. — Не трогайте тут ничего! — Господи, отдайте хотя бы. что уже готово, остальное донесете! — Я могу остальное застенографировать, хотите? — А я расшифрую, ха-ха! Так как мне отца твоего называть — Николаем или Виктором? — Ну. блядь, тебя Светой зовут или можно и Зиной называть?! — У вас ошибка — «юные ленивцы», поправьте на «ленинцы» вот здесь… — Сами поправляйте! Вы же редактор! Пялились на клавиши, вот и опечатка… — Хамка… — Придирастка… Производственные конфликты воспринимались как «рабочий процесс» и не тянулись долго. На следующий же день все друг с другом премило общались, потому что времени не было даже обсосать скандал. Может, именно из-за хронического цейтнота я и не смогла бы сейчас узнать ни одного лица из тех, с кем проработала почти год. Мы видели тексты и телевизор с одними и теми же передачами, курсирующими по «Орбитам». Еще был кратковременный обеденный перерыв за свой счет (сдельная работа это всегда за свой счет) и поздно вечером переполненный троллейбус до метро. И тем не менее на тот момент это был единственный путь заработать на подготовку к вступительным экзаменам в музыкальное училище. Не самый легкий, но самый достойный. По иронии судьбы, дом папашки оказался тот же. где я кормила клопов, зарабатывая на белые тапочки с кожаными завязками. В доме располагался магазин «Руслан», напротив, через Садовое, возвышалось Министерство иностранных дел. Смоленская площадь. Весь этот пафос не имел никакого отношения к самому дому, поскольку все квартиры в нем были жестко коммунальные, комнатушки маленькие, пресловутая одна уборная и единственный железный телефонный аппарат на стене в прихожей с исписанными химическим карандашом обоями. На три коротких звонка в огромную коричневую дверь нам открыл мужчина неопределенного возраста, холерическими движениями и взглядом, полным осознанной ненависти ко всему окружающему. Его лицо, изборожденное глубокими траншеями порока, вполне могло послужить прототипом театральной маски «Жестокость». Нервным жестом он махнул нам куда-то в глубь коридора, и мы поняли, что нас приглашают войти. — Как он на американского актера похож, — прошептала мне на ходу Светка. — На Джека Николсона? Да, похож, — согласилась я, уже жалея, что пришла. Скудно обставленная холостяцкая комната, старый шкаф, узкая кровать, рядом стул с лесенкой книг, на полу газеты; круглый раздвижной стол с белыми разводами от чашек, стопка игральных карт, шахматы, маленький телевизор и роскошный меховой кот, потрясенный нашим вторжением. Я выбирала, куда присесть, и села на деревянный стул с вязаной думочкой. Кот тут же прыгнул мне на руки. Я вскочила и замотала головой. — У меня аллергия на кошек. Папа Виктор, можно котик погуляет пока в коридоре? Тут произнеслось слово, похожее на «господи», но оно прозвучало как «сспди», потому что сквозь зубы и с брезгливо прищуренным глазом по-другому и не могло звучать. — Это его место. Пересядь сюда. — Дядя-папа снял со стула радиоприемник и брезгливо провел по нему ладонью на предмет пыли. — Небось жрать хотите? — с сарказмом спросил он и хихикнул, довольный своим оригинальным приемом. Он быстро встал, нагнулся к крошечному холодильнику, в котором мог поместиться только пакет молока, и тут же раздраженно его захлопнул со словами: — Жрать нечего. Вчера баба моя приходила, все сожрала, сволочь. Мы переглянулись со Светкой и заржали. Мы таких никогда не видели. Действительно, прикольный мужик. — Чего пришли? Денег нет, — с той же издевательской ухмылкой сказал он и с интересом уставился на меня. Светка просто онемела, она даже не знала, с чего начать. Пришлось говорить мне на правах родственницы. — Папа, я курсы закончила, сейчас работаю на телевидении… |