Онлайн книга «Королева Бедлама»
— Добрый день! Буквально одну минуту! — Кто там? — послышался голос доктора, явно недовольный, что его прервали. — Мэтью Корбетт, сэр. Могу я с вами поговорить? — Вы больны? — Нет, сэр, к счастью, нет. — Тогда уходите. Я занят. Снова заиграла скрипка, на сей раз чуть живее, будто демонстрируя умение исполнителя. — Прекрасный мотив, сэр, — похвалил Мэтью. — Вы обязательно должны как-нибудь выступить вечером в «Док-хаусе». Скрипнула струна, музыка прервалась. — О небо! Вы еще здесь? — Я понятия не имел, что вы так хорошо играете, сэр. Пауза, потом потрескивание, будто кто-то встал со стула. Мэтью ждал, и из-за угла дома появился Артемис Вандерброкен — вроде бы в той же светло-голубой ночной одежде, что была у него под плащом в ночь убийства Деверика. На ногах у него были кожаные шлепанцы, в руке — скрипка такого сочного цвета, будто сделана из янтаря. А выражение лица такое, что кот бы музыкально запел со страху. Прославленный своими способностями врача, он был также известен тем, что не переносил глупостей или — как в данном случае — назойливости. Он был астенического сложения и среднего роста, лысый, но с венчиком белых волос, имел заостренный нос и выдающийся подбородок с клинышком бороды. Темные глаза за круглыми очками сверкали красным — а может быть, это солнце отсвечивало от его скрипки. Ему было около семидесяти семи, все лицо в морщинах, но по прямой осанке и энергичности ему нельзя было дать его лет. Сейчас у него вид был такой, будто он готов выбить Мэтью зубы. — Боюсь, вы ошиблись, мистер Корбетт, и на самом деле вы больны. У вас что-то со слухом, раз вы не услышали, что я занят. Мэтью попытался улыбнуться, но это у него плохо получилось под красным жаром докторского взгляда. — Но, сэр, — возразил он, — будь мои уши не в порядке, я бы не мог насладиться музыкой, которая меня сюда притянула. Я понятия не имел, что вы так… — Хватит болтать. Что вам нужно? Да, это легко не будет. Мэтью не стал ждать, пока доктор повернется спиной и уйдет. — Я был на Смит-стрит в тот вечер, когда убили мистера Деверика. — Да? Наверняка там еще много было народу. — Да, сэр, это правда, но я подошел, когда над телом стояли вы и преподобный Уэйд. Вы тогда констатировали его смерть. — Я не констатировал смерть. Это работа Мак-Кеггерса. — Неофициальная констатация, — не сдавался Мэтью. — Вы знаете, что я работаю у магистрата Пауэрса. — Знаю, и что? — Видите ли, сэр… я еще иногда общаюсь с главным констеблем Лиллехорном, и он мне говорил, что… — Вы тут до завтра собрались разглагольствовать, молодой человек! — Сэр, пожалуйста, потерпите минуту, и больше этой минуты я у вас не займу. — Я привык, что за мои минуты мне платят. Мэтью мог только кивнуть и улыбнуться: — Да, сэр. Вы сказали главному констеблю Лиллехорну, что навещали в тот вечер пациента. Мог бы я спросить, кто это был? — Могли бы, — фыркнул врач. — Отвечать я бы не стал. — Это понятно, сэр, но вы могли бы ответить вот на какой вопрос, поскольку он простой и не требует от вас нарушения конфиденциальности: вы с преподобным Уэйдом шли тогда в одно и то же место? Вандерброкен промолчал, только поднял руку и поправил очки, сползшие на самый кончик острого носа. — Я знаю, что вы торопились в тот вечер, — продолжал Мэтью, испытывая судьбу и терпение доктора. — Я видел, что у вас под плащом была ночная рубашка — едва ли не вот эта, что сейчас на вас. Значит, вас пригласили отсюда, и по срочному делу, как я понимаю, хотя, конечно, любой вопрос по этому поводу… — Совершенно не ваше дело, — перебил Вандерброкен, раздувая ноздри. — Вы пришли по поручению главного констебля? — Нет, сэр. — Так какого черта вам интересно, шли мы с Уильямом Уэйдом в одно и то же место или нет? Кто вы такой, что пристаете ко мне с такими смехотворными вопросами? Но Мэтью не отступил. Он сам почувствовал, как закипает в нем злость — будто шершни жалят изнутри. Может, он даже повысил голос в ответ на разъяренный тон доктора. — Когда на свободе разгуливает убийца, — проговорил он, глядя прямо в пылающие краснотой глаза, — нет вопросов смехотворных и не смехотворных, сэр. Есть ответы — и есть уклонение от ответов. Вы знаете, что вчера вечером Маскер убил Эбена Осли? У Вандерброкена только чуть приоткрылся рот, но только и всего. — Нет, я не знал. Где это случилось? — На Баррак-стрит. — Точно так же перерезано горло? И порезы вокруг глаз? — Похоже на то. — Боже мой, — тихо сказал доктор, глядя вниз, на землю. Сделал глубокий вдох, а когда выдохнул, то показалось, будто одежда на нем висит просторнее. — Что ж с нашим городом делается? Вопрос этот был адресован земле, или воздуху, или чирикающим птицам на деревьях, но тут доктор взял себя в руки и устремил на Мэтью все еще огненный взгляд: — Я печалюсь о гибели Осли, как сожалел бы о кончине любого из жителей города, но при чем здесь преподобный Уэйд и я? — Я пытаюсь уточнить некоторые сведения, сообщенные мне главным констеблем. Правильно ли я понимаю, что вы встретили преподобного и вместе с ним шли в некое общее место назначения в тот вечер, когда был убит мистер Деверик? — Молодой человек, я все еще не до конца понимаю, какое вам до этого дело. Вы тоже стали констеблем? Задавать эти вопросы вас уполномочил Лиллехорн? Магистрат Пауэрс? — Нет, сэр. — То есть вы просто частное лицо, желающее… что желающее? Меня помучить? — Сожалею, что вам это неприятно, — сказал Мэтью, — но я хотел бы получить ответ. Вандерброкен шагнул вперед и встал с Мэтью почти грудь в грудь через разделявшую их калитку. — Так вот слушайте, что я вам скажу. Куда я хожу и когда я хожу — вас не касается, понятно вам это? Куда направлялся в тот вечер преподобный Уэйд, я не стану строить предположений. Что я вам действительно скажу — так это то, что мне пришлось взять часть практики покойного доктора Годвина, и потому воздержаться от плодов ухода на покой, коими я бы наслаждался в противном случае, включая ранние вечера и свободу игры на скрипке в собственном саду. Из-за этого я последние дни не в лучшем настроении, мистер Корбетт, и если вы не успеете скрыться с моих глаз за то время, что понадобится мне, дабы войти в дом и выйти с заряженным пистолетом, вам может быть наглядно объяснено, на что способен человек, которому оставляют возможностей уединения не более, чем золотой рыбке в аквариуме. |