Книга Ваша жизнь больше не прекрасна, страница 114 – Николай Крыщук

Я был потрясен.

— И весь секрет?

Зина закурила и, довольная, принялась напевать:

— Простой секрет для маленькой, для маленькой такой компании…

— Мне обрисовывали это как целую империю.

— Империя, может быть. Но не целая, а дыроватая.

— Послушай, интересно: а что у тебя было во второй вводной для Королькова?

— Ничего. У него пороху и так на донышке оставалось.

— Зинка, ты гений!

— Я — гений, да! На зарплате, заметь, которая совершенно не соответствует моим возможностям. Ладно. Пока ты здесь, кстати, валандался… Слушай, Трушкин, у меня гениальная догадка, уж если на то пошло: не от этого ли слова Воланд? Воландаться ведь это — убивать время. Убивающий время.

— Успокойся. Валандаться пишется через «а».

— Жаль.

— А вот ответь-ка мне еще: как ты узнала, что я здесь?

— Тараблин. А про концерт? Афишу ведь на входе пришлепнули. Я, кстати, содрала. На память. А что не будешь играть?.. Проще простого. Я сразу поняла, что тут какой-то шлепендрёж. У тебя же нет слуха.

— У меня?

Я был искренне изумлен, если не сказать — оскорблен, и едва не задохнулся от возмущения. Скажи мне кто-нибудь, что я глуп, суетлив, слабохарактерен, пришепетываю, вру на каждом шагу и, допустим, не склонен отдавать долги… Даже последнее не так сразило бы меня, хотя это и чистая ложь. Но нет слуха? Сейчас мне казалось, что Зина легкомысленно и мимоходом покусилась на самое лучшее и несомненное, что во мне было.

— Это говоришь ты?

— Костик, я бестактная. Прости. Ну, спой-ка мне «до».

— Даже не подумаю, — сказал я и запел.

— Всё, всё! — замахала руками Зина. — Экзамен закончен. Это не «до», а какое-то «си-мерзоль».

— Что еще за нота?

— Вот и я думаю.

— Если бы ты сейчас не спасла мне жизнь, я бы убил тебя.

— Верю, начальник. А теперь берем голову в руки, и давай к делу. Дела невеселые. Выпей чаю.

Зина подготовилась серьезно. Чай был налит из термоса, с сухим, клочковатым паром — значит, почти кипяток. Полиэтиленовая коробка с сардельками, зелень, хлеб, бутерброды с сыром.

— А в чай? М-м? — спросила Зина, вынув из сумочки ополовиненную маленькую.

— Употребим отдельно, — сказал я.

— Одобряю, — поддержала она.

— Ну вот, выпили и закусили, — сказал я, после того, как выдержал ритуальную паузу и закурил. — Все честь по чести. Спасибо. Теперь излагай.

На самом деле, я был благодарен Зине за эту затяжку с объяснениями, которая помогла мне собраться с мыслями. Теперь я был готов к любым неожиданностям. Так мне казалось.

— Костик, тебе надо набраться мужества. Прежде всего: мама.

— Она умерла?

— Нет, она пропала несколько дней назад. Лера оставила ее в постели, едва живую, как она говорит. Вернулась, а мамы нет. И ни записки, ничего. Милиция, условно говоря, ищет.

Я вспомнил, как видел маму в последний раз. Таких потерявшихся старушек полный город. У помоек, на вокзалах, в сквериках. К ним привыкли, как к голубям. Старушек у нас жалеть не умеют. Не наша национальная черта. Милиция палец о палец не ударит.

— Да, — сказал я. — Исчезать — это у нас фамильное. А что Лера?

— Слушай, она сбилась с ног. Лица нет. Одни ребра.

Я узнавал Зину. Ее речь состояла из разговорных метафор, которые сбивались в беспорядочную очередь, не знакомясь друг с другом. То есть в голове-то она держала, неверное, нечто зримое и связное, а словами выходило «лица нет одни ребра». Самое удивительное, что понимали ее без труда. Если она скажет про кого-то, что он «мечется без ног», никому в голову не придет искать человека, который быстро ездит на коляске с подшипниками.

— Она и к Варгафтику ходила. Но того как будто озверином накормили. Даже на себя не похож. А вчера, говорят, и его уволили. Приказ не подписан, но говорят. Это все оттого, что наверху… Ну, как это называется в шахматах, когда король и королева меняются местами?

— Рокировка.

— Вот. Они рикирнулись. А Варгафтик кого-то из них больше поддерживал. Королеву, например. А надо было короля. Теперь те в шоколаде, а остальные расплачиваются за свои неправильные симпатии. Не по-людски, Костя. Ведь не по-людски? Варгафтик был хороший. Он еще и Сталина застал.

— Да, Варгафтика жаль. Но, я думаю, он выплывет.

— А с Лерой все равно нехорошо поступил. Сейчас, мол, не тот момент. Во-первых, момент всегда не тот. А во-вторых, мама-то при чем?

— Нам с тобой не понять людей, мыслящих по-государственному. У них в мозгу нет запятых.

— Типа: казнить нельзя помиловать?

— Вот-вот. Можно и проще: «Грипповать нельзя привить». Прерогатива расставлять запятые принадлежит начальству. А те, иногда из шалости, тоже медлят. Или сами не знают. Или ждут, когда что-нибудь треснет, и тогда уже можно обойтись одними восклицательными знаками. Вот и получается сумбур вместо музыки и тотальная неуверенность. Что ни сделай, все равно ошибешься. Ничего не делаешь — тоже, конечно, ошибешься, но не так больно.

— Трушкин, я всегда знала, что ты умный. Хотя и без слуха.

— Еще неприятные новости?

— Есть. Лера чего с ног сбилась? Твои чада тоже в какую-то историю влипли и тоже пропали. Ты прав, какая-то зараза на вас нашла. Все пропадают.

— Подробности знаешь?

— Они вроде бы в секту поступили. Главарь секты заморочил им голову. До того… Милиция справлялась даже, всё ли у них в порядке с психикой? Лера на всякий случай ищет врача, который бы подтвердил, что не всё. Ну, сам понимаешь. Надо спасать. А те, по слухам, готовят теракт. В общем, их ищут…

— И на этот раз, я думаю, не условно, — сказал я.

Все, что рассказала Зина, я мысленно перевел на известные мне факты. Собственно, новой была только версия, которую испекла власть. Да и она была, по правде сказать, не новая.

Родина встречала меня, как и следовало ожидать, без духового оркестра.

Зина умница. Она знала, что надо переменить тему и дать мне время переварить сказанное.

— Недавно узнала: во французском тычинка мужского рода, а пестик — женского.

— Чем объясняешь?

— Моего ума не хватает.

— Уроды, — сказал я.

Из срочного информация была еще одна, и ее Зина оставила напоследок. С заходом, как всегда, эмоциональным.

— Тараблин такой расстроенный. Был тут у меня вечером, выл как белуга. Даже выпили с ним за твое здоровье. Очень его волнует проблема неравноправных компромиссов. Трушкин, а что такое неравноправный компромисс?