Онлайн книга «В поисках утраченных предков»
|
— А почему не водку? — удивилась Катя. — Я одна не буду! — Не уговаривай, — твердо сказал я. — Если я выпью, мне из этой Швеции будет не выбраться. — Ты что, запойный? — восхищенно предположила Катька и поспешно выпила не чокаясь. Нравилась ли мне Катя как женщина? В ней не было загадки. Все остальное было на месте. Мужчине моего возраста было бы лестно завалиться с ней на широченную тахту, но все оказалось бы слишком просто. Как всякий русский, я остерегаюсь простых решений. И вообще получилось бы, что Катька соблазнила меня, а не наоборот. Вы эти феминистские штучки бросьте! Мы, мужчины, умеем постоять за свои права. Н-да, понимаешь. Вот такая у меня строгая философия. — Закусывай, — я протянул ей дольку посыпанного солью огурца. — Тушенку погреть или холодную будем? Катя захрустела огурцом и сказала, что она решила похудеть на шесть килограммов, чтобы назло Эрику «взвесить меньше, чем его жена». Поэтому есть она не будет. Огурцы не в счет — они способствуют похуданию. Я сказал, что она не толстая. И вообще, тощая корова — еще не лань. — Нет, я стала очень толстая, — она огладила рукой бедро. — Здесь, в Швеции, очень важно иметь хорошую фигуру. Тем более я не шведка, а эстонка. Я должна быть особенно привлекательной… — Чтобы выйти замуж? — И для этого тоже. Я вывалил тушенку на тарелку, сыпанул отварных овощей. Полил кетчупом. — Давай еще выпьем! — попросила Катя. Белый стакан сошелся в воздухе с коричнево-негритянским. Чокнулись. Выпили. — Как я их всех ненавижу! — Катя неожиданно стукнула кулачком по столу. — Свиньи, курвы поганые… Они нас за людей не считают. Тупые, как не знаю кто… Телевизор сами подключить не могут, а строят из себя интеллектуалов … — Она по-мужски уперлась взглядом в стол, и ноздри ее гневно шевелились. — Налей мне еще… Не бойся, я на такси доеду. — Только тебе поддатой на такси и ездить… — Здесь в любом виде на такси можно, — она усмехнулась, — ничего не случится. Это не у нас. Катя налила себе полстакана водки и махом выпила. Я понял, что звонить однофамильцу мне придется одному. Вытащил из пакета справочник и нашел телефон Димитриуса. Катька, подбодренная присказкой о сомнительных достоинствах тощей коровы, уплетала тушенку. Я набрал номер и ждал секунд тридцать. Никого. Набрал снова. Может, уехал на дачу или в гости. Или переехал… Потом мы сидели за столом и разговаривали. Я курил, прихлебывал пепси, и дым плавно утекал в распахнутое окно. Катька бесилась, рассказывая о работе в магазине и своем хозяине Улле. Улле требовал, чтобы она выполняла главнейшую заповедь торговли: покупатель — это бог! Дети роняют книги с полок — надо с улыбкой поднять их и не дергать родителей, которые в это время переговариваются за стеллажами. Какую бы глупость ни сделал покупатель — надо улыбаться. Надо быть вежливым, хоть ты тресни. — А они вежливые! Зацепят задом книги и не поднимут. А воруют сколько? И я должна улыбаться?.. Я уже через месяц хотела уволиться, но Улле отвел меня в кафе, заказал ужин с вином и целый час толковал, что покупатель — это бог. А в конце шиканул — отвез на такси домой. Где он найдет такую дуру, чтобы знала русский и шведский и работала за копейки? Я домой приезжаю — все думают богачка, в Швеции живет. — Слегка окосев, Катька размахивала руками. — А денег только на квартиру и одежду хватает. Правда, Улле разрешает пить кофе за счет фирмы и печенье с джемом. Сейчас разрешил купить для тебя и гостей вино. Только ты не пьешь… Потом Катька всплакнула, вспоминала одноклассников, говорила, что ей безумно жалко Советский Союз, свою мать, которая сейчас без работы, и отца, который начал спиваться, и своего жениха, которого бросила в Таллине. Какой дурак придумал, чтобы эстонский язык стал обязательным для всех? Это крошечный язык, во всем мире на нем говорит один миллион человек. Ее русский отец никогда не знал по-эстонски больше десяти слов, хотя прожил в Эстонии сорок лет. Его уволили. Работы на кораблях не стало. Раньше он плавал за границу — зачем ему за границей эстонский язык? С кем там по-эстонски разговаривать? Эстонская литература не была бы никому известна, если бы не переводы на русский. — Какой дурак это придумал! Какой дурак? — горестно раскачивалась Катька. — Как хорошо мы жили — ездили, куда хотели. На каникулы в Молдавию, Ленинград, Тбилиси… Заговорила об Улле. — Однажды он напился в ресторане и кричал: «Я стану миллионером!» Настоящий маньяк! Купил себе с кредита спортивный «Порш» — номер набекрень висит, ездить не умеет. А ты знаешь, сколько стоит «Порш»? Как десять наших «Жигулей»! — Она помолчала, производя в своей рыжей головке вычисления, и поправилась: — Даже больше — как сто «Жигулей»! Она встала из-за стола, невесомо села мне на колени и положила руки на мои плечи. Посмотрела пьяно и нежно. — Ты не думай, я не пристаю к тебе. Просто мне хорошо, что ты приехал… Я сказал, что ничего такого и не думаю. Сиди, пожалуйста, если хочется. А сам подумал: вот он, западный феминизм, в его неприкрытых формах. Хочет — водки выпьет, хочет — на колени мужику брякнется. Следовало попридержать даму за талию, но я сидел, как истукан. Можно сказать, боролся с феминизмом. — Я так от них устаю. — Катька поднялась, и ее шатнуло. — Поговорить не с кем… Скоты, сквалыги… И этот трус Эрик, его жена… «Ты эстонская потаскуха! — кричит. — Хочешь отобрать у меня мужа, взять все готовое! Убирайся к своим коровам!» — Но ты его, наверное, любишь? — Уже не люблю. Он бросил меня ночью у закрытой дачи и уехал с женой. Трусливый ссук! Кобель! Я десять километров шла босиком — одна туфля осталась в доме. А он уехал в машине. Да в Эстонии ни один хуторской парень так не поступит. Сейчас говорит, что жена решила завести ребенка… Он не должен ее взволновывать. — Н-да, — сказал я. А что еще скажешь… Досталось и негритянской семье, и квартирной хозяйке. Семья грязная, ходят в ночном белье по квартире, шумят по ночам, главный негр пытался ее прихватывать, хозяйка — шведская мигера, дерет за комнату втридорога, надо менять жилье. — Возвращайся домой… — Надо мной смеяться будут. Не хочу быть неудачни…вецей… — Тогда терпи, — сказал я. А что еще скажешь… Она быстро окривела и принялась изображать, как маленькие дети, оставленные родителями на улице, расплющивают о ее чистую витрину носы и мажут стекло шоколадными губами: «Уа-уа-уа!» — А этот гнусный Улле требует чистоты… Она выпила еще и повалилась на тахту. — Иззвни, я такая пьяная… немного полежу. Пррблем не буит. Через минуту она уже похрапывала и пускала изо рта пузыри. |