Книга Когда явились ангелы, страница 50 – Кен Кизи

– М'кела, берегись!

М'кела даже не обернулся. Опершись на столб ограды, как на гимнастического коня, он перелетает на другую сторону. До чего же легко для мужчины такого размера, удивляюсь я, – не говоря уже о том, что он всю ночь просидел за рулем.

Рог скользнул по его бедру и долбанул столб с такой силой, что недавно натянутая проволока загудела аж до столба, врытого в углу курятника. Куры закудахтали, голуби взвились с крыши, сердито гукая. Козел им нравился не больше, чем М'келе.

– Меня выбрал, вонючая скотина! – М'кела яростно пнул трясущуюся голову Киллера со слепой стороны. – Я тебе башку проломлю! – И еще два увесистых в челюсть, прежде чем оглушенный козел отодвинулся от столба.

– Э, перестань. Тут ничего… – мне пришлось задуматься на секунду, чтобы найти подходящее слово, – ничего личного. Правда, он же со всеми так.

Это была лишь отчасти правда. В то или иное время Киллер действительно боднул почти каждого на ферме – меня, Бетси, детей, когда они пытались пройти через его поля, вместо того чтобы обогнуть, – но, кажется, козел в самом деле выбрал М'келу с той минуты, когда он появился.

Произошло это рано утром, все еще спали. Мне послышалось, что приехала машина, но я подумал, что это, наверное, брат на своем молочном фургончике – явился пораньше на наше сборище. Я повернулся на другой бок с намерением как следует выспаться до гуляний. Через несколько секунд меня заставил вскочить вопль ярости и боли, потом еще один и пулеметная очередь ругательств, таких мрачных, что неслись как будто из ада.

Бетси вскочила вместе со мной.

– Да кто это там?

– Не Бадди, – сказал я, прыгая на одной ноге и вдевая другую в штанину. – Это точно.

Не застегнувшись, я подбежал к двери. В открытое окно я увидел у нас на дорожке блестящий черный автобус с еще не выключенным мотором. Потом послышалась еще одна очередь ругательств, потом из выхлопного дыма позади автобуса выскочил большой коричневый мужчина в узкой белой набедренной повязке. На одной ноге у него была мексиканская сандалия, а другую он пытался надеть на бегу. Дико оглянувшись, он остановился перед дверью автобуса и забарабанил в нее сандалией.

– Открой дверь, гаденыш, чтоб тебе пусто было, открой дверь!

– Это М'кела! – крикнул я в спальню. – М'кела, и на него охотится Киллер.

Козел обогнул автобус сзади, затормозил на гравии, растопырив ноги, и посмотрел в одну сторону и в другую. Единственный глаз его был так воспален ненавистью, что плохо видел. Ребра его ходили ходуном, на губах выступила пена. Киллер напоминал скорее рисованное, чем живое животное, и, пока он мотал башкой в поисках жертвы, ты почти слышал, как он бормочет в свою мультипликационную бороду.

М'кела стучал и проклинал кого-то, закрывшегося в автобусе. В окне его мелькнуло лицо, но дверь не открылась. Внезапно стук оборвался, сменился торжествующим блеянием. Киллер нашел мишень. Рог опустился, на таранной скорости копыта захрустели гравием. М'кела запустил сандалией в атакующую скотину и с бранью обежал радиатор. Слышно было, как он бежит позади автобуса, проклиная бородатого дьявола, гаденыша в автобусе и камни под босой ногой. Когда он снова появился из-за автобуса, я распахнул нашу дверь.

– Сюда!

Двадцать метров по дорожке он пробежал, прихрамывая, – еще чуть-чуть, и Киллер его догнал бы. Едва я захлопнул за ним дверь, как козел затопал по веранде и с разбегу боднул косяк. Весь дом содрогнулся. М'кела с облегчением возвел глаза к небу.

– Здасьте, масса капитан, – проговорил он тонким голосом, изображая батрака-негра. – Где вы брали такую злую собаку? В Селме, Алабама?

– В Литтл-Роке. Орвилл разводит эту породу для охраны бахчей.

– Орвилл Фобус? [120] – пропыхтел он и снова выкатил глаза, по-дурацки ссутулившись. – Орвилл мастак!

Я улыбнулся и не ответил. Бетси крикнула из спальни: «Ничего не случилось?» Он тут же сбросил батрацкую маску и выпрямился во весь свой изрядный рост.

– Здорово, – сказал он обычным голосом и протянул руку. – Рад тебя видеть.

– И я. Давненько не виделись. – Мы шлепнули ладонь о ладонь и зацепились большими пальцами. – Как жизнь?

– Пока не отстаем от нее, – сказал он, не отпуская мою руку.

Мы разглядывали друг друга. С последней нашей встречи я провел бессмысленных десять месяцев, изображая беглеца в Мексике, потом еще шесть за решеткой. Он потерял одного младшего брата в Лаосе и другого в магазине «7–11», в перестрелке с оклендской полицией, а потом больную мать, не пережившую этих несчастий. Достаточно, чтобы оставить след на человеке. Однако черты его были по-прежнему четки, как у полированного идола, и взгляд так же тверд.

– …еще балуем, еще кайфуем, еще на шаг впереди.

Мне всегда мерещились в этом адамантовом взгляде какие-то темные силы. И, словно прочтя мои мысли, он изменил выражение лица. Взгляд смягчился, рот растянулся в улыбке, и не успел я отпрянуть, как он притянул меня к себе и влепил поцелуй в губы. Он весь был скользкий после схватки с козлом.

– Не говоря уже о том, что еще потеем и воняем. – Я вывернулся из его объятий. – Неудивительно, что Чарити не пустила тебя в автобус.

– Там не Чарити. Она меня выгнала в прошлом месяце. Понять не могу почему.

Он взглянул на меня с коварно-невинным видом и продолжал:

– Я только сказал: «Вставай и подавай мне завтрак, зараза. Подумаешь – беременная». А она мне в ответ: «Нет, это ты вставай и убирайся отсюда, чтобы духу твоего тут не было». Прямо так. Я и убрался.

Он кивнул на автобус.

– Там мальчишка Гелиотропы, Перси, – вся моя команда в этой поездке: юнга, штурман и пассажир. – Он наклонился и крикнул в открытое окно: – И пусть лучше не свинячит со мной, если хочет еще увидеть маму!

Лицо в окне автобуса не проявило никакого интереса к его словам: там была более близкая причина для беспокойства. Киллер вернулся к двери автобуса и обрабатывал петли своим единственным рогом. Автобус вздрагивал. М'кела выпрямился и усмехнулся добродушно.

– Застрял там – козел между ним и завтраком, хе-хе.

Гелиотропа была фармацевт из Беркли, парализованная, красивая и талантливая, химик-надомница, широко известная в андерграунде. М'кела любил задружиться с ней, когда ссорился с женой или оставался без химикатов. Перси был ее десятилетний сын, известный некоторым в Сан-Франциско под прозвищем Психоделический Шкет. Иногда он жил у нас, бывало, неделю, месяц, пока за ним не приезжал кто-нибудь из родителей. Он был рыжий, смышленый и практически неграмотный; о себе говорил в третьем лице – иногда это казалось забавным, а иногда выводило из себя.