Книга Когда явились ангелы, страница 81 – Кен Кизи

Тут у Шельмеца и уши заложило, и кровь свернулась, потому как зрелище такое открылось ему, что и не поймешь, спит он еще или уже нет, как бы ни трясло его да ни стукало.

– Я ВДВОЙНЕ ВЕЛИКАН с высоких хребтов, и ВДВОЙНЕ ВЕЛИК я, и ВДВОЙНЕ ЗОЛ, и ВДВОЙНЕ ВДВОЙНЕ ГОЛОДЕН ы-РРРРЫК!

То был ведмедь – грязный грозный гризли, такой здоровенный, косматенный и анафемский, что будто два громаднейших и злобнейших ведмедя с Озарков сговорились и в одного слились.

– Я кому сказал – ПРРОГОЛОДАЛСЯ! И не как в обед в перекус помаленьку, а свирепо сварливо на сон грядущий по-великому проголодался! Я живу велико и сплю велико. Когда я сегодня на боковую залягу, у меня до завтрака полгода пройдет, потому и ужин мне нужен, как мой сон. Великое брюхо горючки и сала на гарнир, чтоб постоянная печка моя не погасла, чтоб спячку сезонную раскочегарить ы-РРРРРРЫЫЫК!

Открыл ведмедь пасть, а у него там зубья, что сталактиты в пещере. Мотнул ведмедь башкой, а у него там зенки, как дулья двустволки, в тебя вперились.

– Я до костей обглодал высокие взгорья, а предгорья догрыз до камней, а вот теперича возьму и съем ВСЕ! ДНО! и всех, кто в нем живет, ДО САМОГО ДОНЫШКА!

И с тем еще один ужасающий рык испустил и лапищи свои над башкою воздел, потянулся, пока когти на нижних лапах у него не зазудели, словно сверкучие стальные крючья для сена, а потом – бам! – загнал когтищи эти свои прямиком в землю с глаз долой. И давай со злобным рыком эту самую землю драть, будто не земля она, а обертка на подарке ему в день рождения.

А в разъятой земле жил байбак Чарли Чарльз, и спальня его надвое раскололась, кровать под ним треснула, а он сразу одеяло до подбородка дрожащего натянул.

– Эй, ты? – вопрошает малыш Чарли храбрейшим голоском, на кой только способен. – Это моя нора! Ты чего это ко мне домой и в норку ломишься?

– Я ВДВОЙНЕ ВЕЛИКАН из ДИКОРЁВЫХ ВЫСОКОГОРИЙ, – рычит ведмедь, – и пришел жировать да кладовку набивать на ЗИМНИЕ СПЯЧКИ ДВОЙНОЙ ДОЛГОТЫ.

– Так иди и где-нибудь в другом месте жируй, дикогорный высокорык, – в ответ ему рычит Чарли. – А тут тебе не твои свояси…

– Сынуля, коли я проголодался, ВСЕ свояси в лесу мои! – говорит ведмедь. – АЯ ПРРРОГОЛОДАЛСЯ. Я ВЫСОКОГОРЬЯ СЫРЬЕМ проглотил, а ПРЕДГОРЬЯ ДОГОЛА обглодал, а теперича Я! СЪЕМ! ТЕБЯ!

– Я убегу, – говорит байбак, сверкая самым сверкучим своим взором.

– Я тоо-же могу, – отвечает ведмедь, сверкая бедняге ухмылкою так, что весь сверк Чарли скверной обратился.

Чарли пепелящий взор ведмедя выдержал еще пару мыргов, а потом фьють из-под одеяла и вжик по самому донышку, ушки прижал хвостик дыбком а ножонки тра-та-тах по земле шейсят шесть шажков в минуту… шустро́!

Да только старый ведмедь-великан своими старыми великанскими ножищами раз! два! три! двойных великанских шага делает – и Чарли уже догнал, сграбастал его и ам! – проглотил, с шерсткой, шкуркой и всем прочим погрызайством.

А в дупле на верхотуре Шельмец от изумления глаза протирает.

– М-да, – вынужден признать он, – фиговина эта бегать могёт.

Тут ведмедь спускается с горки к огромному гранитному валуну у ручья, где жил Кроль Долгоух. Послушал чуток – ухом к каменюке, – а потом лапу пейсятого размера подымает – все выше и выше, на сколько двойные ножищи его задрать смогут, – подымает, значит, как огромный мохнатый свайный молот, и одним топом гранитную крепость бедняги Долгоуха обращает в песочницу прям над столом, за которым кроль завтракает.

– Ах ты пентюх с Озарков! – верещит Долгоух, выковыривая песок из долгого уха диким пастернаком. – Это мой завтрак, а не твой. И тебе достает наглости топотать еще тут по нашему Дну, собственность нашу крушить да уединение нарушать, а ведь тебе тут даже не водопой!

– Как ни жаль мне, братец, но я – ВДВОЙНЕ ВЕЛИКАН, и ВСЯ земля, по которой я топочу, – моя. Я все высокогорья ДОГОЛА обглодал, а предгорья съел ДОЧИСТА. И байбака слопал, который бегает, а теперича Я! СЪЕМ! ТЕБЯ!

– А я убегу, – говорит кроль.

– Я тоо-же могу, – отвечает ведмедь.

– Я упрыгну, – говорит кроль.

– Я тоо-же, могу, – говорит ведмедь, а сам скалится и пялится да кролю зловредно усищами ворочает.

Долгоух усиками пару мыргов вертанул, а потом шмыг по участку, только пыль песочная клубами под пятами, как от мотороллера на крутой грунтовке. Да только ведмедь – за ним, будто груженый лесовоз со ската покруче. Долгоух почти до ограды на краю донного пастбища добежал, долгие ухи да локти уже подобрал – и прыг в колючки по воздуху, ни дать ни взять выводок перепелиц – шустро, да так далеко!

Да только старый ведмедь-великан своими старыми великанскими ножищами за ним – скок, ни дать ни взять выводок ракет ревущих, и в самом этом скоке своем кроля хвать – и подхватил, и проглотил его целиком, с ухами, локтями и всем прочим попрыгунством.

– Не обманул старый бродяга, и прыгать он ловок, – признает Шельмец, зенки вылупив из спаленного окошка своего на верхотуре.

Дальше идет ведмедь туда, где сонно струится Уиттиеров ручей. И хватает он ручей за бережки, и единым злобным махом – ах! – и переломил его, что твою кроватную пружину. А от этого Ласточка Ласси Вилохвостик – чпок из берегового будуара своего, не надраишь тут больше ноготки свои, прямо в воздух – кулебяк! – и шмяк в опустевшее русло вместе с оглоушенными головастиками и гольянами.

– Ах ты захолустный хулиган! – шипит Ласси. – Ах ты буян буерачный! Ты зачем это из буераков своих убег и наши речки рвешь? Тут тебе не твоя лужа в ладушки играть!

– Да я, барышня, я – я Вдвойне Великан, и ЛЮБАЯ лужа, где я в ладушки поиграть пожелаю, – моя. Буераки я стрескал буявыми, а захолустья – холодными. Сожрал байбака и сожрал кроля. А теперича Я! СЪЕМ! ТЕБЯ!

– А я убегу, – говорит ласточка.

– Я тоо-же могу, – отвечает ведмедь.

– А я упрыгну, – говорит ласточка.

– Я тоо-же могу, – говорит ведмедь.

– Я укарабкаюсь, – говорит ласточка.

– Я тоо-же могу, – говорит ведмедь и пастью своей желтозубой хлоп эдак хвастливо.

Ласси ему в ответ парочку мыргов щелк точеным зубастым клювиком, а потом – фьють! – и прочь, как пуля пистолетная. А ведмедь за нею – бубух, как метеор из пушки. Ласси из русла – как лосось на лету. А ведмедь за нею – как летучая акула. Она – на тополь и давай вверх карабкаться, как электрическое йо-йо на проводке. А ведмедь за нею – как лифт на реактивной тяге по смазанным пазам, ласточку догнал, захапал и заглотил целиком, с клювиком, коготками и прочим короедством.

И тут вышло так, что, пока ведмедь-великан дерево обымал да губищи свои облизывал – глядь! прям перед носом у него маленькое дупло, и оно – не что иное, как дверь в дортуар Шельмеца Горболыса.