Онлайн книга «Про баб»
|
– И не говори. Но ты же почему-то на ней женился? – Из жалости. Я решил: если не я, то кто же? – А развелся ты не из жалости? – Из жалости. Только женился из жалости к ней, а развелся из жалости к себе. Ты почти совсем не пьешь. – Я за рулем. – Но у тебя же там есть тормоза? – А у тебя? – Как говорит один мой знакомый водитель: «Тормоза придумали трусы». – Знаем мы этих водителей. Верни мне, пожалуйста, кольцо. – Какое кольцо? – Вот это кольцо. – Вот это, которое символ любви и супружеской верности? – уточняет Илья. – Да. – Не люблю символы. Не снимается. – Ну, постарайся. – Нет, надо с мылом. – Ладно, в другой раз. Поехали? – Куда? – К маме. – Хорошо. Давай за маму! И поехали. У тебя мама в Германии? – вливает Илья остатки водки из графина в рюмку. – Да. – Чтоб они были здоровы! – выпивает. – Все-все-все. Кажется, нам пора? Илья встает из-за стола, что дается ему с большим трудом, и направляется вслед за Анной к ее машине: – Минуту! Я прошу прощенья, но мы, по-моему, не заплатили. – Да. – Что значит «да»? Это не хорошо. Если у тебя нет денег, то я… я… – Успокойся, это мое кафе, – говорит Анна. – Что значит твое кафе? – Это значит, что я его владелица. – Выходит, ты можешь хоть каждый день совершенно бесплатно… – Ну, бесплатно – не бесплатно… Какая разница, из какого кармана доставать деньги? Илья, покачиваясь, лезет в карман своих брюк, выворачивает его наизнанку, затем то же самое проделывает с другим карманом: – Ты права – нет никакой разницы! – убеждается Илья. – Ты мудрая. Я рад, что на тебе женился. – Садись в машину, – приказным тоном говорит Анна. Илья с трудом забирается в автомобиль: – Можно ехать! – Спасибо. Завтра я улетаю в Москву, возьму анкеты в посольстве и в тот же день постараюсь вернуться. Приеду, и будем готовить документы. – Документы, анкеты, расписки, объяснительные – как я все это люблю. Однажды в армии я написал объяснительную, за которую меня расстреляли. – Ты не преувеличиваешь? – Нет, – заплетающимся языком, позевывая, иногда засыпая, но тут же просыпаясь, он рассказывает Анне одну из своих самых любимых историй. – Я написал в объяснительной: «Я, Мордисон Илья Борисович, отсутствовал в казарме, так как обнаружил, что какой-то подлец бросил тухлое яйцо в портрет лица Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева, который висит на плацу. Когда я пришел на плац, чтобы стереть яйцо с лица Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева, то решил, что не следует стирать вышеупомянутое тухлое яйцо с вышеупомянутого высокопоставленного лица при большом скоплении народа. Поэтому, дождавшись темного времени суток, я снова пришел на плац, чтобы стереть на плацу яйцо с лица Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева. Но было темно, и я обнаружил, что не могу отличить яйцо от лица Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева. Поэтому я вынужден был дождаться рассвета, чтобы удалить это самое тухлое яйцо с этого самого лица Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева, в виду чего… Илья засыпает. На повороте его заносит к Анне на плечо, она пытается одной рукой вернуть его в исходное положение, но это ей не удается. Смирившись, Анна ведет машину по ночному городу, а на ее плече, сладко пуская слюну, сопит Илья. * * * Илья сидит на кухне и вдохновенно выстукивает что-то на пишущей машинке. Входит Рахиль Иосифовна: – Не нравится мне все это. – Что? – не отрываясь от машинки, спрашивает Илья. – Перестань стучать! Женитьба мне эта не нравится. – Здрасьте! – До свидания. Пришел пьяный, поздно. – Мама, мне тридцать шесть лет. – Азохен вей! Ему тридцать шесть лет! У меня что, от этого понижается давление? У меня от этого восстанавливаются нервные клетки? – вскипает Рахиль Иосифовна. – Что ты волнуешься? – Ты ходишь по ночам. Тебе просто могут набить морду. – У меня лицо. – Ты думаешь, они будут разбираться? – Даже если это будет лицо еврейской национальности, все равно набьют жидовскую морду. – Кошмар. – Конечно кошмар. – Мама, мне тридцать шесть лет! И что? Такое внезапное прозрение характерно для утреннего похмельного синдрома. Вместе с ним возникает чувство вины и стремление покаяться. Не то чтобы за всю свою несуразную жизнь, а хотя бы за вчерашнее. Извиняться «за вчерашнее» естественно для россиянина и почти физиологично, как желание опохмелиться. Извиняться «за вчерашнее» входит в правило хорошего тона, как «спасибо, все было очень вкусно». * * * – Простите, как мне увидеть Анну Сергеевну? – в некоторой нерешительности обращается Илья к официанту. Тот со скепсисом всматривается в Илью, подозревая в нем представителя фискальных органов или просто попрошайку: – Вы по какому вопросу? – По личному. – Вы договаривались о встрече? – допытывается официант. – Да, – раздосадованно лжет Илья. – Как вас представить? – Скажите, муж пришел. Официант, преисполненный сомнений, исчезает в глубинах служебных помещений. Вскоре появляется Анна: – Привет! Очень хорошо, что ты пришел. Я собиралась позвонить, но ты меня опередил. Я только сегодня прилетела, привезла анкеты и длинный список документов, которые нам надо будет собирать. – А я принес символ любви и супружеской верности. – Илья протягивает Анне кольцо. – Снял без мыла. – Надень, пожалуйста, – говорит она. – С какой стати? – Ты есть не хочешь? – Нет, спасибо. Я пришел извиниться за вчерашнее. – Не за что извиняться. Так ты есть не хочешь? – У нас был один родственник, – начинает Илья очередную историю, – когда мы к нему приходили в гости, он спрашивал: «Чаю не хотите?» Маме всегда казалось, что вопрос специально задается таким образом, чтобы на него можно было дать только отрицательный ответ: «Чаю не хотите?» – «Конечно нет». – Как я должна спросить: «Есть хочешь?» Так? – Так. Но я все равно не хочу. Спасибо. Это я так, к слову. |