Книга Невероятная частная жизнь Максвелла Сима, страница 71 – Джонатан Коу

— Следуйте прямо.

— По-моему, я только что видел оленя. А ты видела? В лесу.

— Нам надо поговорить о Крисе.

— Да, ты права. Надо поговорить о Крисе. Нам надо поговорить о многих вещах, и в том числе о Крисе. Но сначала я остановлюсь вон на той полянке, хлебну еще капельку виски и посплю чуток, если ты не возражаешь. Видишь ли, Эмма, я вдруг почувствовал, что устал. Страшно устал. А я не хочу, чтобы мы попали в аварию. Не прощу себе, если с тобой что-нибудь случится.

— Нам надо поговорить о Крисе.

— М-м?

— Ты меня слышал: нам надо поговорить о Крисе.

— Черт! Сколько времени? Три часа! Ни фига себе.

И откуда тут взялся снег?

И что стало с моим виски? Неужто это я все выпил? Придется открыть другую бутылку…

О черт, моя голова…

Ладно. Трогаемся. С видимостью сегодня беда. А темно-то как! Словно уже ночь спустилась.

— Следуйте прямо.

— Как скажешь. А о чем ты хотела поговорить?

— О Крисе.

— Отчего бы и нет. Ты хотела обсудить что-то конкретное?

— Да. Фотографию.

— Фотографию? Ты меня озадачила. Какую? Уточни, пожалуйста.

— Следуйте прямо.

— Что за фотографию ты имела в виду?

— Ту, что со сгибом.

— А, снимок Элисон? Там, где она в бикини?

— Почему он сложил ее пополам?

— Ты о чем?

— Почему твой отец сложил фотографию пополам?

— По-моему, мы с этим разобрались. Изображение Элисон его заводило, и ему хотелось смотреть только на одну половину снимка.

— Ты уверен?

— Разумеется. Другого объяснения и быть не может.

— Через одну милю поворот направо.

— Э, нет, так мы опять попадем на дорогу в Абердин, а я уже сказал тебе, что я не еду в Абердин. Ни сегодня, ни когда-либо вообще.

— Ты знаешь.

— Знаю? Что я знаю? Больно загадочно ты выражаешься. Нельзя ли попроще?

— Ты знаешь, почему твой отец сложил фотографию пополам.

— Давай сменим тему.

— Приготовиться к правому повороту.

— Я готовлюсь к левому, уж извини.

— Ты знаешь.

— ЗАМОЛЧИ, Эмма! Хватит уже.

— Скажи это, Макс. Произнеси вслух.

— Да пошла ты.

— Не плачь. Не плачь, Макс. Просто скажи правду.

— А я и не плачу.

— Скажи. Ты можешь.

— ЗА ЧТО ты так со мной? Хочешь добить меня?

— Ему действительно был нужен снимок Элисон?

— Конечно, нет. О господи! Ох, папа! Несчастный… несчастный ты человек. Как я не понимал? Почему никто не понимал? Это был Крис, да? Ты запал на Криса. И все эти годы только о нем и думал. О лучшем друге твоего сына. Не мог глаз от него отвести. И до сих пор… до сих пор не можешь о нем забыть. В Австралии ты постоянно расспрашивал о нем. И вероятно, Крис был не один, на кого ты заглядывался. Мои приятели. Друзья мамы. Кто знает? Ты ведь держал это в себе, папа. Держал в себе многие, многие годы. Подозреваю, ты и сейчас таишься. Скрываешь от всех свой маленький страшный секрет. То, в чем ты никому не мог признаться, ни маме, ни мне… да никому.

— Через двести ярдов полный разворот.

— Как все это печально. Бог мой, как печально.

— Сделайте полный разворот. Затем примерно три мили прямо.

— Видеодневник, день четвертый.

Не сомневаюсь, вам любопытно узнать, как я продвигаюсь.

Рад сообщить, что все идет благополучно, я приближаюсь к Шетландам. Ну да, на всех парах. Правда, снаружи темновато и толком не видно, где я, но, предположительно, я сейчас нахожусь… у западного побережья Африки. Вчера мы миновали Мадейру, это точно, мы видели ее с правого борта, а сегодня по левому борту открывается потрясающий вид на могучие скалы и яркую зелень у их подножия — думаю, это один из Канарских островов. Либо, что тоже вполне вероятно, Кернгорм, [40] поскольку, если я не ошибаюсь, мы сейчас движемся на запад по В976, и не к Абердину, а ровно в противоположную сторону — в горы. Секундочку. Я только сверюсь с моим замечательным штурманом.

— Через триста ярдов сделать полный разворот.

— Ха-ха! Последнее время она только об этом и говорит. Знакомьтесь, это Эмма, мой замечательный и надежный штурман. Сегодня мы целый день спорим насчет маршрута. Она полагает, что нам ни при каких условиях не обогнуть мыс Доброй Надежды до Рождества, а это означает, что на «ревущие сороковые» мы попадем в самую отвратительную погоду, хотя, должен заметить, и здесь погода не радует. Видите, за окном машины кружатся огромные снежинки и завывает ветер — слышите ветер? — поэтому сейчас твердо держаться заданного курса не всегда получается, не помогает и то обстоятельство, что водитель — то есть капитан — не просыхает вот уже… вот уже часов пятнадцать. Я всегда говорил, в штормовую погоду нет ничего лучше, как принять корабельного рома — для бодрости! А дорога, да, становится все более извилистой и непредсказуемой, я сбавил скорость до двадцати миль в час, а запасы — запасы бензина, я имею в виду — тают, и — опа! — дорога изогнулась, а я только сейчас это заметил, и если вы спрашиваете себя, что это за странный звук раздался, не волнуйтесь, всего лишь камера свалилась с приборной доски на пол, и в данный момент вы наблюдаете превосходным крупным планом мою левую ногу.

Стоп, снято.

— Эмма?

Эмма, ты еще здесь?

— Да, я еще здесь.

— Я давно не слышал твоего голоса.

— Я еще здесь. Что случилось?

— Давай остановимся. Меня опять одолевает усталость.

— Прямо в заданном направлении.

— Ладно, будь по-твоему. Но ведь мы можем сейчас поговорить?

— Через триста ярдов сделать полный разворот.

— Ты никогда не сдаешься! Я хотел поговорить с тобой об отце и Роджере.

— Прямо в заданном направлении.

— Я тут подумал, а может, это не такая уж грустная история. В конце концов, они любили друг друга — на свой лад. Конечно, Роджер выглядит немного наглецом и слегка выпендрежником, но, по-моему, он был по-настоящему привязан к отцу. Выходит, на свете существовал по крайней мере один человек, которому папаша был дорог. Вряд ли мама испытывала к нему пылкую привязанность. Роджеру и отцу просто не повезло. А уж Криспин Ламберт постарался на славу, чтобы им подгадить. Если бы не он с его идиотскими схемами, у них все могло бы получиться. Впрочем, вряд ли мой отец расхрабрился бы настолько, чтобы открыться, признать себя… тем, кто он есть. Но путь, который он выбрал, оказался в каком-то смысле куда труднее. Обманывать себя, обманывать своих близких — на протяжении всей жизни. Кроухерст рассматривал такой вариант, помнишь? Наверное, поэтому он мне напомнил отца…