Онлайн книга «Третья штанина»
|
– С хера ли? Я в чем-то провинился? – Ты еще будешь материться на меня? – Это я матерюсь разве? Он встал: – Имя и фамилия! И, не знаю, как такое могло произойти, не знаю, насколько сильно может протупить человек. Я сказал: – Рома Молчанов. Всегда это долбаное имя выскакивает у меня изо рта, когда милиция спрашивает, как меня зовут. С десятого класса, с первого моего задержания, с пятнадцати лет, пятый раз за три года я назвался так. Он усмехнулся и вышел. Вернулся через пять минут, подошел, глядя на меня, как на идиота, вытянул руку в мою сторону, сказал: – Ну, Рома Молчанов-Алехин, въебался ты по полной программе. Я свел брови и вздохнул. Видно, Миша был не прав, и я был не прав, и охранник сегодняшний заимел на меня личную обиду за то, что я его наебал. Извините, что я ругаюсь, я хотел бы без матов, но это слишком сложно. Слово надурил тут не подойдет. А других с подобным значением не могу сейчас вспомнить. А насчет того, что персонажи матерятся, я не виноват. Я ждал, что придет Миша, скажет, что я просто задержался, но уже собирался уходить, и меня отпустят. Но нет. Говнюк принес мне бумагу и ручку, сам опять сел на стол: – Пиши объяснительную на имя Попова, начальника УСБ. – Зачем? – Объясни причину, почему ты покурил в комнате, почему ты пил пиво в комнате, почему ты был один без хозяина комнаты в комнате после одиннадцати. – Не хочу я писать ничего. Он встал. – Ладно, напишу. Но я отрицаю, что я пил и курил в комнате. – Пиши про это тоже! Я написал только о том, что я такой-то и такой-то сидел в общаге в неположенное время, потому что пришел помочь сделать хозяину комнаты домашнее задание, и мы уже почти закончили, когда он пошел в туалет, а меня увели. – Напиши, почему ты курил и пил! – настаивал он и играл своими вонючими ключами. – НЕ БУДУ! Он подошел уж очень грозно. Я написал, что не утерпел и скурил сигареточку без ведома хозяина комнаты, пока он был в сортире. И что за пять часов до настоящего момента выпил бутылку, ноль пять, пива. Все, на что хватило моего писательского таланта. Евген: за скромную плату пишу объяснительные и любовные записки. Звоните вечером. – Хватит, пойдет, – сказал говнюк. У него даже не хватило ума заставить меня написать имя и фамилию «хозяина комнаты». Там, на бумаге он походил на привидение. Догадываетесь, куда я попал дальше? Правильно, в Центральное РУВД. На этот раз меня привезли на машине, но, когда приехали, сразу мы не пошли внутрь. Мы сидели в «бобике» и курили. – Господа, – говорил я ментам. – Давайте я куплю вам по пиву и поеду домой. А если подвезете, того гляди, и по три пива. Менты только смеялись, а положительного ответа не давали. Я их все уговаривал: – Ну, правда, мне совсем нечего делать в обезьяннике. Вы знаете, там грязно? К тому же мне пора домой. Уже две недели там не был. Ужасно. – Так, все, хватит. Пойдем, – сказал один. И повел меня. Я еще попробовал уломать его, но ему было все равно. Я сказал: – Ну, и хрен на тебя. Он зарядил мне в челюсть, завел внутрь и сдал другому менту, у которого был голос, как будто камни во рту у него были. Рядом сидел еще один, но почти сразу ушел. – Что, баб трахал в общаге? – спросил Камнеед. – Да нет. – Значит, не трахал, потому и забрали? – и засмеялся. Увидел, что я не смеюсь, и стал смотреть на меня с неприязнью. – Расшнуровывай обувь. Так… ты у нас как дебошир… С общаги на Васильева. Ввели вам эти ебанутые службы безопасности, ха. А у нас уже есть один! Вот я тебя к нему и подсажу, будете там вместе про дебоши хвалиться! – Он был очень рад своей затее. Я начал расшнуровывать. Мне было грустно. – Можно позвонить? – спрашиваю. – Звони, только не долго, – он достал потрепанный телефон. Я позвонил отцу. Вот наш разговор: – Да? – Здравствуйте. – Здравствуй. – У меня тут проблема небольшая. – Да? – Я тут в милицию попал. – И что? – Ты не мог бы помочь? – Как? – Подожди. Я отложил трубку. – Как мне не остаться здесь сегодня? – спросил у Камнееда. – Никак. – То есть никак? Мне ни в коем случае не стоит здесь оставаться! – А может, можно и не оставаться… Я сказал в трубку: через десять минут перезвоню. – Пятьсот рублей, – сказал Камнеед. – Тебе на руки? Он посмотрел недобро. Я заговорил, чтоб отвлечь его от этой недобрости, и полез в карман за деньгами. – А у меня как раз есть, – говорю, – вот, сегодня деньги получил. – За что получил? – А я поэт-песенник, – зачем-то сморозил я. – Песни детские сочиняю. – О, – обрадовался мент, – сейчас споешь! – Иди ты! – Или в камеру! Я внимательно посмотрел на него с помощью выпученных глаз. – Я серьезно, – сказал он. – Вашу мать! – ответил я устало, и потом мученическим голосом спел один куплет: В руке карандаш, на столе лист бумаги Я знаю, сейчас получится нечто Во мне много желанья и не меньше отваги Я рисую танцующих человечков – А дальше? – Вот тип попался. Бог ты мой, Машенька, моя Машенька, хорошо, что ты не видишь моего унижения. Ладно, я спел припев: …Они живут в нарисованном мире Они проходят километры и мили И все танцуют, танцуют, танцуют Их еще нарисую, рисую, рисую я Этот текст я действительно продал. Еще в одиннадцатом классе. Камнеед хлопал в ладоши. И смеялся как придурок. – Можешь зашнуровывать, – сказал он. – Может, триста рублей? – спросил я. – Пятьсот. – И тут у него рожа стала хитрой. – Хотя, если еще что-нибудь споешь… – Ладно, пятьсот. – Я его ненавидел. Я взял телефон снова и опять позвонил отцу. – Да? – Тут у меня уже все нормально. – Понятно. |