Книга Половина желтого солнца, страница 92 – Нгози Адичи Чимаманда

Кайнене кивнула, не посчитав нужным выразить сожаление, и открыла сумочку:

— Вот, привезла тебе. Мама передала через одного англичанина-журналиста.

Оланна взяла конверт, колеблясь, стоит ли открывать при Кайнене.

— А еще я привезла Малышке два платья. — Кайнене указала на сумку возле ног. — Одна женщина из Сан-Томе возит на продажу детские вещи.

— Ты привезла Малышке одежду?

— Чему ты удивляешься? Кстати, давно пора девочку называть Чиамакой. А то все Малышка да Малышка!

Оланна засмеялась. Подумать только — сестра приехала ее навестить, сидит с ней рядом, привезла одежду для ее дочки!

— Хочешь воды? Больше пить нечего.

— Спасибо, не надо. — Кайнене встала, шагнула к стене, где был прислонен матрас, снова села. — Ты знала моего слугу Икеджиде?

— Которого привез с собой Максвелл?

— Да. — Кайнене снова поднялась. — Он погиб в Порт-Харкорте. Нас бомбили, и осколком ему снесло голову, начисто снесло, а он все бежал. Бежал, но уже без головы.

— Господи…

— На моих глазах.

Оланна пересела на скамью рядом с сестрой, обняла ее. От Кайнене пахло домом. Они долго просидели молча.

— Я подумывала поменять твои деньги, — нарушила молчание Кайнене. — Но ты можешь поменять их в банке и положить на счет, так?

— Видела вокруг банка воронки от бомб? Мои деньги лежат под кроватью.

— Смотри, как бы тараканы до них не добрались. Им тоже тяжко живется. — Кайнене усмехнулась, прижалась к Оланне и вдруг, будто опомнившись, подскочила, одернула платье. — Совсем забыла о времени!

— Приедешь еще?

Кайнене помедлила, прежде чем ответить:

— Я с утра до вечера в лагере беженцев. Приезжай лучше ты посмотреть, как я живу. — Она порылась в сумочке, достала клочок бумаги и написала, как добраться до ее дома.

— Хорошо, приеду. В следующую среду.

— На машине?

— Нет, ведь всюду посты. Да и бензина у нас мало.

— Привет бунтарю! — Кайнене села в машину, завела мотор.

— У тебя новый номер. — Оланна разглядывала буквы «БДИ» на табличке.

— Я доплатила за патриотический номер. «Бдительность!» — Кайнене подняла брови, махнула и тронулась. «Пежо-404» быстро исчез из виду, но Оланна постояла еще немного; на душе было светло, будто она проглотила солнечный лучик.

Оланна приехала в среду рано утром. Харрисон открыл дверь и вытаращился на нее, от изумления даже позабыв отвесить свой обычный поклон.

— Мадам, с добрым утром! Давно вы у нас не были!

— Как дела, Харрисон?

— Все хорошо, мадам. — Харрисон поклонился.

Оланна примостилась на одном из двух диванов в светлой полупустой гостиной с распахнутыми настежь окнами. Где-то в глубине дома орало радио, и, заслышав шаги, Оланна с трудом сложила губы в улыбку, не зная, что скажет Ричарду. Но к ней вышла Кайнене, в помятом черном платье, с париком в руке.

— Эджимам, — сказала она, обнимая Оланну. — Вовремя ты подоспела — вместе съездим в научный Центр, а оттуда в лагерь. Хочешь рису? Мне на прошлой неделе в центре помощи дали пачку — только тогда я поняла, как давно не ела рис.

— Нет, попозже. — Оланне хотелось долго-долго не выпускать сестру из объятий, вдыхать родной запах дома.

— Я на днях слушала нигерийское радио. Лагос передает, что китайские солдаты сражаются за них, а Кадуна — что каждую женщину-игбо следует изнасиловать, — рассказывала Кайнене. — Богатая у них фантазия.

— Я их никогда не слушаю.

— А я слушаю Лагос и Кадуну чаще, чем Радио Биафра. Врага надо знать в лицо.

Вошел Харрисон, снова поклонился:

— Мадам, принести выпить?

— Послушать его, так у нас здесь целый винный погреб, в этом-то недостроенном доме, — буркнула Кайнене, взбивая пальцами парик.

— Мадам?

— Нет, Харрисон, не надо. Мы уезжаем. Не забудь, обед на двоих.

— Да, мадам.

У Оланны мелькнула мысль о Ричарде — где он может быть?

— Харрисон — самая церемонная деревенщина на свете, — сказала Кайнене, заводя машину. — Знаю, ты не любишь слово «деревенщина».

— Не люблю.

— Но ведь он такой и есть.

— Все мы здесь деревенщины.

— Неужели? Слышу голос Ричарда.

У Оланны пересохло в горле.

Кайнене метнула на нее взгляд.

— Ричард сегодня уехал ни свет ни заря. На будущей неделе он собирается в Габон, в центр лечения квашиоркора, и сказал, что нужно сделать кое-какие приготовления. Но по-моему, он улизнул так рано от тебя.

Оланна поджала губы.

С уверенной беспечностью Кайнене вела машину по рытвинам, мимо пальм со срезанными листьями, мимо крестьянина с козой на веревке — оба кожа да кости.

— Тебе когда-нибудь снится тот калебас с головой ребенка? — спросила Кайнене.

Глядя в окно, Оланна вспоминала узор из косых линий на калебасе, закатившиеся детские глаза.

— Я не помню своих снов.

— Дедушка так говорил об испытаниях, выпавших на его долю: «Что меня не убило, то сделало мудрее». О gburo т egbu, о mee ка т malu ife.

— Помню.

— Есть на свете вещи настолько непростительные, рядом с которыми все остальное — пустяки, — сказала Кайнене.

В наступившей паузе что-то давно, казалось, окаменевшее ожило в сердце Оланны.

— Ты меня поняла?

— Да.

Возле научного центра Кайнене остановила машину под деревом и попросила Оланну обождать. Через минуту вернулась и завела мотор — нужного ей человека на месте не оказалось. Оланна молчала до самого лагеря беженцев, который расположился в бывшей начальной школе. Стены корпусов, некогда белые, теперь облупились. Беженцы во дворе подошли поздороваться с Кайнене и поглазеть на Оланну. К машине приблизился молодой стройный священник в линялой сутане.

— Отец Марсель, это моя сестра-двойняшка, Оланна, — представила Кайнене.

Священник явно был удивилен.

— Добро пожаловать, — сказал он и зачем-то добавил: — Вы совсем не похожи.

Стоя под огненным деревом, он рассказывал Кайнене, что в лагерь прислали мешок креветок, что Красный Крест приостановил доставку продуктов самолетами, что заезжал Инатими с кем-то из Союза Освобождения Биафры и обещал вернуться чуть позже. Кайнене что-то отвечала, а Оланна почти не слушала, наблюдая за сестрой, дивясь ее энергии и уверенности.

— Пойдем на экскурсию, — сказала Кайнене, когда ушел отец Марсель. — Начнем, как всегда, с бункера. — Показав Оланне бункер — наспех вырытую яму, крытую бревнами, — Кайнене двинулась к зданию в дальнем конце двора. — А теперь — к точке невозврата.