Онлайн книга «Интенсивная терапия»
|
Закачали в вену другое лекарство. Голову опустили вниз, ноги подняли на подушки. Приходила в себе с последствиями. Тошнота, рвота, отеки. Заглянувших родственников – сына и невестку – сначала не пускали: – Знаете, она неважно выглядит, говорить не может. Давление с трудом подняли: 90 на 60. Руки у больной холодные и синюшные. Вид хуже, чем до госпитализации. – Вы еще легко отделались, – утешала математичка. – Мой знакомый с мерцательной аритмией тоже попал под капельницу – приступ снимали. В результате от передозировки – двадцать минут клинической смерти. Зато когда его оживили, аритмия ушла навсегда. Говорят, ее так и лечат – либо электрошоком, либо клинической смертью. – Может, и я избавилась. Только теперь меня точно уволят. Кому нужны инвалиды... Но следующим утром профессор узнала, что ученый совет переаттестовал ее на максимальный срок. – Работайте на здоровье. До восьмидесяти! – протянул букет молоденький доцент. И тут же устранился за дверь. – Приготовили животики! – Сестра внесла шприцы с лекарством для разжижения крови. Пациентки задрали рубахи. Втык! Втык! После укола профессор разрыдалась над букетом и коробкой конфет. – Все уладилось. Теперь-то чего плакать? – изумилась соседка. – А как я еще пять лет буду до работы ходить? У меня нет сил... – Ну, на вас не угодишь. Появятся силы. Однако на лице переаттестованной было написано такое несчастье, что старенькая уборщица в белоснежном халате, отложив швабру, участливо присела рядом: – У вас горе? Профессор бессильно кивнула. – Я в этой больнице проработала пятьдесят три года. Сама лежала двадцать один раз, пять раз живот разрезали. И знаете, что помогало? Сейчас расскажу. – Черные глаза озорно сверкнули среди глубоких морщинок. – Иду я, например, по улице, чувствую, что вот-вот в обморок грохнусь, так ладошкой прикрою лицо, чтобы люди не видели, и смеюсь: «Я счастливая, я живу!» Однажды после операции пошла в туалет и упала в коридоре, меня хотели поднять, а я кричу: «Живых не тащат на кладбище!» И встала. Знаете, сколько мне лет? Восемьдесят два... Профессор посмотрела с недоумением. А уборщица продолжила: – Скажите себе: солнце, листья и цветы – все для меня. Я счастливая, я живу! Пританцовывая, фея со шваброй, прихватив ведро, покинула палату. – Кто эта женщина? – спросила учительница у дежурной сестрички. – Это Ариадна Сергеевна, бывшая медсестра, теперь уже на пенсии, санитаркой подрабатывает. ...Я счастливая! Я живу! Живых не тащат на кладбище! Еще некоторое время сердечницы находились под чарами Ариадны, и на их лицах сохранялся отблеск сияния, исходившего от нее. ...Я счастливая! Я живу! Живых не тащат на кладбище! Странную музыку природных механизмов на отделении слушают изо дня в день, такая у кардиологов работа – слушать. – Филатов! На УЗИ сердца! На койке у окна зашевелился сонный сорокалетний мужчина и неохотно пошлепал за медсестрой к лифту. В кабинете: – Снимайте майку! На коечку ложитесь. Врач водила по левой стороне груди небольшим прибором, на экране что-то равномерно двигалось и чавкало... Звук работы собственного сердца удивил Филатова: чавк-чавк, чавк-чавк... И в этой чавкалке заключена его душа? Черт побери! Какая ненадежная штука! Возьмет да и перестанет чавкать... Звук был мокрым, будто кто-то шмыгал носом. – Работа нервная? – спросила врач. – Нет, спокойная. – Значит, от спокойной работы сердце болит? – С родичами имущество делим... – неохотно ответил Филатов. – Понятно. Это может и до инфаркта довести, – усмехнулась врач, не отрывая взгляд от экрана. Когда-то и она с сестрой из-за родительской дачи поссорилась. Скандалили, дачу продали, деньги поделили, а они, как заговоренные, разлетелись прахом по ветру. Она шубу купила – летом ее съела моль, сестра машину приобрела – разбила через месяц... Чавкалка продолжала отжиматься на экране, врач что-то записывала. Чавк-чавк-чавк-чавк... Жидкие кровяные часы... – Ну что сказать? У вас деформация передней створки митрального клапана. Переставайте нервничать, если не хотите через какое-то время искусственный клапан вшивать. Можете одеваться. Чавканье прекратилось, верней, ушло в подполье – чавкало уже тихо-тихо, за филатовскими ребрами. – Не нервничать... – Обследуемый хмуро натягивал майку. – А как не нервничать? Второй год судимся с братом из-за квартиры. Жена у него змея подколодная, да и моя не уступит... Мы-то с братом всегда мирно, а тут с этими бабами как пошло-поехало. Склоки, доносы, драки... Только и ходим – то в милицию, то в прокуратуру... – А вы отпустите все, и болезнь отпустит. – Как отпустить? – Филатов мял в руках медкарту с непонятными записями. – А так, возьмите да и отпустите – квартиру, брата и себя. Гуляйте на свежем воздухе. – Врач бодренькая такая, румяная – видно, что сама хорошо гуляет. Мужик из кабинета вышел, пошел, пошел по коридору – сам не помнит куда, – ничего не видит. Спотыкается о тележки с больничными кастрюлями... В лифте двое придурков треплются: – Смерти боишься? – Я об этом не думаю... – А я как представлю, сразу понос начинается... В палате больной повалился на вонючую кровать: «Если искусственный клапан вшивать не хотите...» Безрадостно это. Бросишь судиться – Зинка зажрет, не бросишь – тем более хреново. А хочется покоя и правды. Но не той, что по метражу, а чтоб сердце успокоилось. Съежившись, он уставился в грязное окно. Забыть все и отпустить. Но как?.. Виноват он перед братом Ильей за то, что первый затеял бучу, в которую втянулись и дети, и даже предки, закопанные в могилах. Жена подзуживала: «Отсудим квартиру, твой брат и так богатый!» А он, дурак, слушал, зверел, словно пес цепной, на Илюху. Теперь они и не здороваются. А ведь сколько лет собирались за родительским столом – чистые друг перед другом, родные. Оказывается, это важно... Мокрое пошлепывание собственного сердца на УЗИ напомнило Филатову хлюпанье расплакавшегося носа – беспомощное, как детское «прости». Нет, что ни говори, христианские заповеди придуманы с большой жалостью к человеку. В первую очередь к согрешившему. Оступившийся страдает и разрушается больше, чем тот, кому он доставил неприятность. Вон Илюха веселый и здоровый. А я как последний идиот растравливаю душу... |