Онлайн книга «Девочки»
|
— Кто это сделал? Снова шорох, оттуда же. И командирша, и рядовой, и их боевая машина на этот раз отчетливо его слышали. Я вскакиваю. Боевая машина к бою готова. Вместе мы сила. — Кто это? — спрашивает Коринна почти беззвучно. — Это… это штукатур, он очень славный. Он поклеил обои, а потом по моему рисунку сделал вам письменный стол… Штукатур? Очень славный? Боевая единица по защите территории постановляет: трибунал. — Его зовут Пьер… — лепечут власти. Присяжные непримиримы, сразу видно. — Он… вообще-то он здесь… Я сейчас вас познакомлю, вы сами сможете сказать ему, что вам нравится его работа… Ну? Вы скажете ему… Ладно? Молчание. — Пьер!.. Пьер!.. Вы можете выйти? Мои девочки хотят вам что-то сказать… Мы не верим своим ушам. Скрипит дверь маминой комнаты. Неужели сейчас в коридор выйдет мужчина? Неужели произойдет то, чего не может быть? Итак, сейчас этот Пьер предстанет перед судом. Он обвиняется в умышленном охмурении и окручивании нашей мамы в течение месяца с намерением продолжать преступную деятельность. И вот мужчина, самый что ни на есть мужчина, а стало быть, воплощение зла, появляется в дверном проеме. Новый пункт обвинения: Пьер высокий. Пьер атлетически сложен, и это уже третий пункт обвинения. Пьер черноволос — отягчающее обстоятельство. Это личное мнение одного из присяжных — мое. Будь он блондином, это смягчило бы мой вердикт. А у него волосы такие черные, что мои сразу кажутся еще светлее. Это скверно, очень скверно для него. У Пьера черные глаза и борода. Этот «он» — полная противоположность тому, другому, с большой буквы, о котором в нашем доме никогда не говорят. Мы не можем опомниться. Наш трибунал в шоке. Вердикт окончательный и обжалованию не подлежит: виновен. Приговаривается к пожизненному заключению и десяти годам строгого режима. В гнетущей тишине слово берет адвокат подсудимого. Раздается звенящий от напряжения мамин голос: — По… по… позна… комьтесь… Это Пи… Пи… Пьер… Он… он… он… мне очень помог за этот месяц. * * * — Где здесь сортир? Я хлопаю дверцей золотистой букашки-малолитражки. — Где здесь сортир? Спрашиваю всех — кто-нибудь да ответит. Иначе я не успею, честное слово. Не добегу. Мама не отвечает мне. Она проверяет ручной тормоз. Тянет его на себя так, будто вырвать хочет. Глаза у нее ввалились: как-никак пятьсот километров она смотрела на дорогу. Я не могу стоять, пританцовываю. Только бы никто не занял место, куда мне надо. Долго я не выдержу. — Где здесь сортир? Мне показали большой бетонный дом. Уж не знаю, дойду ли я — до него далеко. Зажимаю руки между ног. Надо собраться с духом и бежать к этому бараку, к которому все идут спокойным шагом. Им-то не приспичило. Вот гады, займут место, а я не успею! Раз, два, три! Сгибаюсь пополам и бегу со всех ног. А место занято! Там Жоржетта! — Скорей! Я колочу в дверь ногой. — Скорей! Она не отвечает. И не думает торопиться. — Скорей! Я сейчас описаюсь! Дверь открывается, и я понимаю, почему мне не отвечали. Из туалета, у которого я чуть не опозорилась, выходит моя бабушка. — Прости, бабуля, я больше не могу терпеть. У нас остановка. Мы сейчас будем обедать на автостоянке. Вот и мой крестный, он выходит из своей машины весь взлохмаченный. Поддергивает брюки. Потягивается. — В таком темпе как раз к будущему году доедем. Ты не можешь побыстрее? — спрашивает он маму, а она и так уже еле жива от усталости. Мама ополаскивает руки водой из пластиковой бутылки. Наклоняется, чтобы не облиться. Не отвечая крестному, поливает на руки Жоржетте. Закрывает бутылку. Идет к синей сумке-холодильнику и достает оттуда бутерброды, завернутые в фольгу, и пластмассовые судки — вчера мы вместе их наполняли. — Ну? Ты можешь ехать быстрее? Ну вот, он опять. На случай, если она не расслышала. Мама чистит крутое яйцо. Протягивает его мне. Коринна держится в-стороне от всех. Со вчерашнего дня Коринна ни с кем не разговаривает. «Увидимся, когда вы вернетесь», — сказал Пьер маме возле наших чемоданов. Да, мы его еще увидим, кто бы сомневался. Коринне такие каникулы в лом. Месяц в вандейском лагере, две недели в городском, а теперь — в Италию всей семьей! «Она говорила, что мы поедем вчетвером, а не водиннадцатером!» Опять нас надули. — Спасибо. Я кусаю яйцо. Обожаю есть на остановках. Все ждут маминого ответа, а его нет. Наша букашка-малолитражка отстает! Лучше бы мы и вправду поехали вчетвером. Дядя все стоит над мамой, а она все чистит крутые яйца. Протягивает одно ему, как будто этого он ждал. — Если хочешь обкормить меня, чтоб я лопнул, сама тоже не доедешь, учти. Вот умора-то. Я хохочу, разинув набитый яйцом рот. Мама бросает на меня злой взгляд. Я закрываю рот. Сухой мучнистый желток липнет к зубам. Мы еще не пересекли границу. Мы едем в Италию. Наша золотистая букашка-малолитражка припаркована рядом с большущей черной машиной крестного. Сразу видно, как она медленно ездит, наша машинка. Даже когда она стоит, видно. Не машина, а черепаха… Вот у крестного машина резвая, летит стрелой… — А это что за тележка? — спрашиваю я все еще с полным ртом яйца. — Сибилла, проглоти, а потом говори. Мама не дает мне спуску. — Это складной трейлер, — отвечает мне крестный с полным ртом салями. Ему мама не говорит, что надо сначала проглотить. Складной трейлер? Ничего себе! Ай да крестный! Вот, значит, что он везет на буксире от самого Лиона. Складной трейлер? Я и не знала, что такие бывают! — В нем две комнаты. Из этой тележки получится настоящий домик? Как мне хочется посмотреть! — Посмотришь, когда приедем. Недели через две, при нашей-то скорости! Мама молчит. Она разворачивает сандвич с тунцом. Протягивает его мне. — Спасибо. Коринна смотрит на маму: как смеют ее обижать? Поехали бы вчетвером, не было бы этого, думает она про себя. Крестный дожевал салями и ест кусок сыра. — Я хочу спать в трейлере! — Там и так пять душ будет. У него пятеро детей, это они будут спать в трейлере. — А я тоже хочу спать в трейлере, я тоже! |