Книга Ода абсолютной жестокости, страница 12 – Тим Скоренко

Булка смотрит на меня с недоумением. Потом разражается смехом.

– Ха-ха-ха! – он смеётся. – Ну, насмешил, да, насмешил.

Его лицо становится серьёзным.

– Во-первых, ближайшая река в получасе езды. Во-вторых, как ты собираешься нас всех убить?

Он смотрит на меня пронзительно.

И тут появляется Киронага. Он просто влетает в толпу разбойников сзади и начинает рубить направо и налево. Булка оглядывается, чтобы понять причину шума, и тут я поднимаю дробовик и всаживаю первый заряд в Булку, второй – в его ближайшего товарища. Булке выдирает кусок печени, товарищу разносит грудь. Раздаётся очередь: это работает автоматический огнестрел. Похоже, он у них от силы один на всю банду.

Огнестрел затыкается: Киронага достал стрелка. Я мечу один нож за другим. В меня попадают из простого однозарядного огнестрела. Затем я достаю меч и начинаю сеять смерть. Противников слишком много. Я едва успеваю замечать, как убиваю. Одному cношу голову, второму пробиваю живот, третьему отсекаю руку с оружием. Четвёртый, пятый. По спине стекает кровь: кто-то рубанул вскользь. Ноги становятся ватными, рублю и колю, но разбойники всё наседают.

Выхватываю семихвостку и размахиваю ей над головой. Толпа отступает. Кому-то крюком раздирает лицо. Начинаю вращать ниже и более целенаправленно. Кто-то пытается подставить под плётку меч, но остаётся без руки. Половина кисти болтается на крюке. Навстречу выходит рослый детина в кирасе и металлическом шлеме. Я подсекаю ему ноги, семихвостка вырывает часть икры, он с рёвом падает. Плеть цепляется за кирасу. В этот момент раздаются два щелчка.

Заношу руку за спину, нащупываю два арбалетных болта. Мир мутнеет. Падаю. Под моей рукой – чей-то огнестрел, маленький, однозарядный. Стреляю наугад. Темнота.

* * *

Открываю глаза. Я лежу поперёк лошади. Светает. Лес позади. Киронага едет на своём чёрном жеребце, поводья моей лошади прицеплены к его седлу.

– Стой, – выдавливаю из себя.

Киронага останавливается.

Я нащупываю пояс, которым пристёгнут к седлу, и сползаю с лошади. Спину немножко ломит.

– Молодец, очнулся.

Киронага выглядит отлично. Ни единой царапины, одежда – как новенькая. Вдруг обнаруживаю, что к моему седлу приторочены поводья ещё одной лошади, а за ней плетётся другая. Обе нагружены.

Киронага замечает мой взгляд.

– Я позаимствовал у разбойников пару лошадей, немного припасов и оружия.

Тут я замечаю автоматический огнестрел, укрепленный на седле Киронаги. Дорогое оружие. Очень дорогое оружие.

Запрыгиваю на лошадь. Моя семихвостка и дробовик прицеплены к седлу.

Когда он всё успел? Неужели он в одиночку положил всех остальных разбойников? И не просто положил, а ещё обчистил их. Меня осеняет.

– А погони не будет?

– Не будет, – говорит Киронага. – Точно не будет.

– Почему ты так уверен.

– Я не ошибаюсь.

Он не ошибается.

Солнце светит мне в глаза. Я прикрываю их рукой. Тишина удивительная. Вокруг – бесконечные поля. Лёгкий ветерок. Идиллия.

– Киронага, ты заговорённый?

– Заговорённых не бывает.

Я даже не знаю, что ещё у него спросить. Мы едем молча.

* * *

Мы едем ещё четыре дня. За это время ничего не происходит. Киронага старательно объезжает деревни и даже хутора. Как ни странно, во мне нет гнева. Мне не хочется никого уничтожать. Вероятно, стычка с разбойниками дала выход моей энергии с большим запасом.

Смерть – непростая штука. Кажется, что засыпаешь – и утром просыпаешься обновлённым. Но всё равно гложет какое-то странное чувство, что так не должно быть. Что есть мизерный, крохотный шанс того, что утром не будет больше мира, не будет солнца, травы и деревьев. Что смерть будет последней.

Я не помню своего прошлого. Того, которое было до бессмертия. Почти не помню.

Иногда я всё-таки вспоминаю – урывками. Мне кажется, у меня был отец. Матери не помню совсем, а вот отца – помню. Огромного мужчину с вечно чёрными от пота и грязи руками. Он работал в кузнице. Я помню, как раздуваю горн, как бью молотом, тяжеленным, чуть ли не с себя самого весом, по раскалённому пруту.

Я помню, как дерусь со сверстником, как получаю ссадину на коленке. Как ссадина заживает – долго, чуть ли не неделю.

Я помню отца мёртвым – навсегда мёртвым. Он лежит, огромный и грязный, посреди дороги, хлещет дождь, и лошадь смотрит печально-печально, точно понимает, что произошло.

Но всё это нечёткое, расплывчатое, точно сон. Если ухватишь сон за ниточку, он восстановится. Если чуть-чуть упустишь, он расколется на фрагменты и навсегда исчезнет из памяти.

Чёткость мир обретает только в день, когда я стал бессмертным. Один подонок – я не знаю, что с ним теперь – воткнул в меня нож. Под рёбра, и оставил издыхать. Я не мог и пошевелиться. Умирал долго, чуть ли не сутки. А потом я проснулся, и моё тело было совершенно целым, руки сильными, а голова – ясной. Тогда я понял, что мир изменился. Это было очень давно.

Мы не потеряли счёт годам. Мы перестали их считать совершенно намеренно. Я действительно не знаю, сколько мне лет. Никто не знает.

* * *

– Мы приближаемся к городу, – говорит Киронага.

Впереди селение. Совсем небольшое. А за селением вдалеке виднеется что-то странное. Это высоченная башня, метров сорок в высоту. Киронага останавливается.

– Остановись и присмотрись, – говорит он.

Я смотрю во все глаза. И вижу крохотную фигурку на вершине башни.

– Это первый форпост города. Самого города отсюда не разглядеть, но с башни наблюдатель видит всё, кроме того, что у него под носом, – Киронага усмехается. – Это ему и не нужно, впрочем.

Я ничего не говорю. Мы едем дальше.

Проезжая через селение, я обращаю внимание на то, что одежда изменилась. Полотно рубах стало более тонким и белым. Узоры – немножко другими. Среди женщин теперь преобладают голубоглазые блондинки, высокие, статные, с большой грудью и крепкими бёдрами. Толстух среди них почти не встречается. Всё-таки мы едем на северо-запад.

Киронага не зря объезжал селения кругом. Как только я оказываюсь в окружении людей, как во мне поднимается волна ненависти. Мне хочется убивать.

Киронага чувствует это.

– Нет, Риггер. Терпи, – говорит он, глядя мне в глаза.

И я терплю.

За деревней – поля и хутора. Башня всё ближе и ближе, и я понимаю, какая она большая. Человек, придумавший эту конструкцию, – гений.

Массивные стволы причудливо переплетаются и скрещиваются, придавая башне устойчивость. Я думаю, что даже в случае землетрясения с ней ничего не случится. Через всю башню идёт лесенка. В башне четыре уровня, наблюдательный пункт – на самом верху. И в самом деле, человек на башне не заметит того, что происходит у него под носом, если не высунется почти полностью за край ограждения.