
Онлайн книга «Ледяная трилогия»
Их сердца неистовствовали. Мои руки не успевали обвиваться вокруг их шей, колени дрожали, тело пылало. Жена Ха обливала меня водой, била по бледным щекам. Я была счастлива. За эти душные июльские ночи Ха и Адр узнали от моего сердца все 23 сердечных слова. И обрели Свет. Навеки. 17 июля они были арестованы. Это произошло днем. Я спала в захламленной комнате старой Юс, которую мы отправили в Крым с двумя молодыми братьями. Меня разбудило мое сердце. Оно было НИКАКОЕ. Цепенящий ужас охватил меня. Я встала, оделась, вышла на улицу. Пошла пешком через залитую солнцем Москву к Белорусскому вокзалу. Пожалуй, впервые за время моего возвращения в Россию я почувствовала сосущую пустоту в сердце. Я двигалась как машина – без чувств и идей. Добредя до Белорусского, я постояла на шумной платформе, глядя на поезда, потом прошла к кассам поездов дальнего следования. Отстояла очередь. – Вам куда? – спросила меня кассирша. – Мне… – Я с огромным трудом заставила себя подумать и решила ехать туда, где ЛЕД, где наш ЛЕД. А где наш божественный ЛЕД? В бескрайней Сибири. – Мне в Сибирь, – твердо сказала я, протягивая деньги в окошко. – Ну, Варвара Федотовна, зачем же за это деньги платить? – раздался насмешливый голос у меня над ухом. – Мы вас в Сибирь за казенный счет отправим. Меня с силой взяли под руки двое мужчин. – Гражданка Коробова, вы арестованы, – произнес другой голос. Через пару часов меня уже допрашивали в Лефортово…В тот день были арестованы шесть сподвижников Берия, шесть высокопоставленных генералов МГБ, одним из которых был Ха. Параллельно шли аресты гэбистов невысокого ранга, так или иначе связанных с Берия и его людьми. – Что вас связывало с генералом Влодзимирским? – первое, что спросил меня следователь Федотов. – С генералом меня ничего не связывает, – честно ответила я, видя Федотова сердцем: ранние роды на сенокосе, сирота, трудное детство, слезы, побои, морской флот, любит воду, любит коньяк, любит сношать толстух и заставлять их повторять матерные слова, любит пляжный волейбол, любит во время испражнения думать о Сатурне, боится пауков и ножниц, боится опаздывать на работу, боится потерять документы, любит харчо, любит вспоминать наркома Ежова, любит делать кораблики весной, любит Гагры, любит бить по лицу и почкам. – А это что такое? – он показал мне фотографию. Я по-прежнему не видела никаких изображений. Посреди глянцевой бумаги мерцали два слившихся пятна. – Это что, я вас спрашиваю? – Я не вижу, – призналась я. – Будем дурочку валять? – зло засопел Федотов. – Я действительно не вижу изображений на фотоснимках, не только на этом. Вот у вас висит портрет. – Я кивнула на темное пятно в красной рамке. – Я не вижу, кто это. Федотов зло смотрел на меня. Полноватое лицо его медленно наливалось кровью: – Это Владимир Ильич Ленин. Не слыхали про такого? – Слышала. – Неужели? – всплеснул он сильными руками и зло захохотал. Я молчала. – Влодзимирский и ваш муж Коробов – друзья Берия. А Берия, да будет вам известно, агент иностранных разведок. Он уже дал показания. На Влодзимирского в том числе. Я предлагаю вам честно рассказать о преступной деятельности Влодзимирского и Коробова. – Генерала Влодзимирского я не знала близко. – Вы не знали близко Влодзимирского? А на этом фото он вас лапает. Голую. – Я повторяю, генерала Влодзимирского я не знала. Зато я хорошо знала его сердце. – Чего? – И на этой фотографии запечатлен момент, когда наши сердца говорят на тайном языке. – То есть вы признаете, что были его любовницей? – Ни в коем случае. Я была его сердечной сестрой. – И ни разу не спали с ним? – Спала много раз. Но не как земная женщина. А как сердечная сестра. Сестра Вечного и Изначального Света. – Сестра Света? – зловеще усмехнулся Федотов. – Что ж ты врешь, пизда гнилая?! Сестра, блядь! Да на тебе пробы негде ставить, подстилка! В какие дыры он тебя харил, проблядь полковая?! Вы же все из одной банды, шпионы бериевские! Свили гнездо гадючье в МГБ, сплелись, гады ползучие! Говори, блядь, правду! Он ударил меня по лицу. Я молчала. И смотрела на него. Он деловито засучил рукава: – Щас ты у меня все вспомнишь, манда. Вышел из-за стола, схватил меня левой рукой за волосы. Правой стал умело бить по щекам. Наверно, он ждал, что я, как большинство мясо-машинных женщин, закричу и, закрывая лицо, начну молить о пощаде. Но я даже не подняла рук. Я смотрела ему в глаза. Он размашисто бил меня по щекам. Его грубые ладони пахли табаком, одеколоном и старой мебелью. – Гово-ри! Гово-ри! Гово-ри! – бил он. Голова моя моталась, в ушах звенело. Но я не отводила взгляда от его маленьких рысьих глазок. Он перестал бить, вплотную приблизил свое раскрасневшееся лицо к моему: – Что, смелая? Я из тебя отбивную сделаю, посолю, поперчу и тебя же сожрать заставлю! Чего молчишь, зассыха? Внутри он был абсолютно счастлив. Сердце его пело, в лысоватой голове вспыхивали и гасли оранжевые сполохи. Я молчала. На двух первых допросах он орал и хлестал меня по щекам. Потом появился второй следователь – Ревзин. Поначалу тот пытался разыграть «доброго», вел задушевные разговоры, просил «помочь органам разоблачить бериевскую банду». Я же говорила только правду: братство, Ха и Адр, двадцать три слова. Я это делала, потому что мое сердце было абсолютно уверено – наши тайны им не пригодятся. Мясным машинам не нужна была правда – они в упор не видели ее, не различали Божественного Света. Мне же было невероятно приятно говорить правду, наслаждаться ею. Они матерились и посмеивались. Наконец им надоело слушать про пение сердец. Они раздели меня, привязали к скамье и принялись сечь резиновым жгутом. Секли по очереди, не торопясь. Один сек, другой орал или тихо уговаривал одуматься. Конечно, я чувствовала боль. Но не как раньше, когда я была мясной машиной. Раньше от этой боли некуда было деться. Потому что боль была хозяином моего тела. Теперь моим хозяином было сердце. А до него боль не могла дотянуться. Она жила отдельно. Я ощущала ее сердцем в виде красной змеи. Змея ползала по мне. А сердце пело, дурманя змею. Когда она ползала слишком долго, сердце сжималось, вспыхивая фиолетовым. И я теряла сознание. |