Онлайн книга «Ледяная трилогия»
|
Они обливали меня водой. Пока я приходила в себя, они курили. Потом простые руки их снова брались за жгут. Все повторялось. Я молчала. Сердце пело. Красная змея ползала. Вода текла. Потом следователи устали. Меня отнесли в камеру. И я заснула.Я очнулась от лязга. Дверь открылась, в камеру вошли трое: Ревзин, врач и какой-то подполковник. Врач осмотрел мои распухшие и посиневшие от побоев бедра и ягодицы, деловито кивнул: – Нормально. Ревзин позвал двух конвоиров. Они подхватили меня под руки и поволокли по коридору, потом по лестницам – наверх, в тот же кабинет. Там было светло – солнечные лучи били в окно, сияли в хрустальной чернильнице, в медной дверной ручке, в глазах и пуговицах Ревзина. А на стене в красной рамке клубился невидимый Ленин. Вошел маленький злой Федотов со жгутами. Они снова привязали меня к скамейке. Взяли два жгута и стали сечь одновременно по распухшим бедрам. Две красные змеи поползли по мне. Они стали оранжевыми. Потом ослепительно желтыми. В голове моей запело желтое солнце: – Говори правду! Гово-ри! Гово-ри! Гово-ри! Но я уже сказала им правду. Чего же они хотели от меня? Янтарные змеи свивались в свадебные кольца. Им было хорошо на моем теле. Мой пот залил мне глаза. Сердце вспыхнуло фиолетовой радугой: оно почувствовало, что мое тело разрушается. И сердце помогло телу: мозг отключился, я потеряла сознание.Очнулась на полу. Надо мной нависала Настя Влодзимирская. Ее держали под руки и за волосы, чтобы голова не упала на грудь. Она была не просто избита, а измочалена. – Подтверждаешь? – спросил ее какой-то толстый майор, любитель кошек, пюре и золотых часов. Из разбитого рта Насти раздался клекот. И что-то капнуло мне на голову. – Ну вот! – Майор с радостной злобой переглянулся с Ревзиным. – А ты говоришь – сестра! – пнул меня новым сапогом Федотов. – Тут, Коробова, не дубы сидят, – смотрел сверху Ревзин. – Забыла, что мы профессионалы. Все раскопаем. – Они дома только по-английски говорили, – доверительно сообщил Федотову майор. – Ай го ту слип, май суит леди! Они захмыкали. И заскрипели портупеями. Я закрыла глаза. – Чего ты прикидываешься? – пнул меня Федотов. Я открыла глаза. Толстого майора и Насти не было. – В общем, Коробова, вот твои показания, – Ревзин поднес мне листы, исписанные детским почерком. – Подпишешь – пойдешь в больничку, потом в лагерь. Не подпишешь – пойдешь на тот свет. Я закрыла глаза. Прошептала: – Цель моей жизни – пойти на тот свет. На Наш Свет… – Заткнись, падло! Не прикидывайся сумасшедшей! – прорычал Федотов. – Прочти ей, Егор Петрович. Ревзин забормотал: «Я, Коробова Варвара Федотовна, 29-го года рождения, вступив в половую связь с генерал-лейтенантом Влодзимирским Л. Е., была завербована им в 1950 году в качестве связной между военным атташе американского посольства Ирвином Пирсом и бывшим министром МГБ Абакумовым В. С. Моим первым заданием было встретиться с Пирсом 8 марта 1950 года на лодочной станции в парке им. Горького и передать ему чертежи…» – Это не про меня, – перебила я его. – Про тебя! Про тебя, пизда!! – зарычал Федотов. – Подписывайте, Коробова, не валяйте дурочку! – Я не Коробова. Мое настоящее имя – Храм. Я закрыла глаза. И янтарные змеи снова поползли по мне.Очнулась я на гинекологическом кресле. Оглушительно пахло нашатырем. – Она девственница, – раздалось у меня между ног. Врач выпрямился, стал сдирать резиновые перчатки. Он был большой и в очках. Боялся матери, собак и ночных звонков. Любил щекотать жену до икоты. Любил крабы, бильярд и Сталина. – А чего ж… делать-то? – пробормотал Федотов у меня над ухом. – Не знаю. – Врач исчез. – Я не вас спрашиваю! – злобно прошипел Федотов. – А кого же? Себя? – засмеялся врач, гремя инструментами. Мне в плечо вонзилась игла. Я скосила глаза: сестра делала укол. Разведенные ноги мои были сине-желтого цвета. Кровоточили ссадины. Глаза наполнились влагой. И я захотела спать. – Ну что? – страшно зевнул врач. – В больничку, – задумчиво кивнул Федотов.В тюремной больнице я пролежала неделю. В палате находились еще шесть женщин. Двое после пыток, четверо с воспалением легких. Они непрерывно говорили между собой о родственниках, еде и лекарствах. Меня лечили: мои ноги и ягодицы мазали пахучей мазью. Врачи и медсестры почти не разговаривали с больными. Я смотрела в окно и на женщин. Про каждую я знала все. Они были не интересны мне. Я вспоминала НАШИХ. И их СЕРДЦА. Когда я встала, меня повели на допрос. Кабинет был тот же, но следователь новый. Шереденко Иван Самсонович. Тридцатипятилетний, стройный, подтянутый, с красивым лицом. Больше всего на свете он боялся: видеть во сне белую башню и умереть на службе от сердечного приступа. Очень любил: охоту, яичницу с салом и дочь Аннушку. – Варвара Федотовна, ваши бывшие следователи были мерзавцами. Они уже арестованы, – сообщил он мне. – Неправда, – ответила я. – Федотов сейчас обедает в буфете на Лубянке, а Ревзин идет по улице. Он внимательно посмотрел на меня: – Варвара Федотовна, давайте поговорим как чекист с чекистом. – Я никогда не была чекистом. Я просто носила вашу форму. – Не говорите глупости. Вы работали с подполковником Коробовым… – Я работала не с ним, а с его сердцем. Теперь оно знает все двадцать три слова. – Вы ездили в командировку по заданию министра ГБ, вы посещали лагерь № 312/500, где добывают… – Лед, посланный нам Космосом, для пробуждения живых. – Начальник лагеря, майор Семичастных, арестован и дал показания на полковника Иванова, вас и вашего мужа. Вы втроем выбили фальшивые показания у лейтенанта Волошина, чтобы скрыть истинные дела Абакумова и Влодзимирского. Это нужно было для того… – Чтобы лагерь продолжал добывать Божественный Лед, которого ждут тысячи наших братьев и сестер во всем мире. Тысячи ледяных молотов будут изготовлены из этого льда, они ударят в тысячи грудей, тысячи сердец проснутся и заговорят. И когда нас станет двадцать три тысячи, сердца наши двадцать три раза произнесут двадцать три сердечных слова и мы превратимся в Вечные и Изначальные Лучи Света. А ваш мертвый мир рассыплется. И от него не останется НИЧЕГО. |