Онлайн книга «Первый субботник»
|
Трактор спустился в лог. Звук его стал слабым и вскоре пропал. Покуривая, Санька вошел в мелколесье. Оно сплошь поросло кустарником, некошенная трава доходила до пояса. – Я-то ведь и не виноватый, – пробормотал он, продираясь сквозь траву, – что ж мне теперь… Задев за ствол молодой березки, лопата выскользнула из его рук. Он нагнулся, поднял ее и положил на плечо. Справа показалась дорога. Санька вышел на нее, оглянулся. Деревья смутно вырисовывались в темноте, в избах горели окна. В клубе играла музыка. – Сами на эту работу ее подначили, гады… Он быстро зашагал по дороге. Впереди, посреди поля высилась роща разросшихся кладбищенских берез. – Гады… Санькин голос дрогнул. Дорога была забита мягкой пылью, ботинки месили ее. – И опять же… ну почему не в библиотеке? Почему?! Он с силой тюкнул лопатой по дороге и поволок ее за собой. Красной мигающей точкой пополз по небу самолет. Дорога сворачивала вправо, но Санька сошел с нее и по заросшей травой тропинке зашагал к кладбищу. Гнилой забор, местами упавший, огораживал толстые, тесно стоящие березы. Бурьян и трава росли вокруг. Санька подошел к двум покосившимся столбам, означающим ворота, оглянулся. В поле не было ни души. Только слабо играла музыка в скрывшейся за мелколесьем деревне. Он вошел на кладбище, косясь по сторонам, двинулся меж могилами. Здесь пахло древесной прелью и ромашкой. Березы слабо шуршали над головой. Обойдя четыре огороженные могилы, Санька переступил через березовый комель и остановился, сложив руки на ручке лопаты: – Вот… Перед ним возвышался продолговатый холмик, обложенный искусственными венками и цветами. Он достал фонарик и посветил. Сверху в мешанине бумажных цветов лежала простая металлическая дощечка. На ней было торопливо выгравировано: СОТНИКОВА Наталья Алексеевна 18.1.1964 – 9.6.1982 Санька включил фонарик, достал бутылку, отхлебнул. Что-то зашуршало возле обросшей травой изгороди. Посветив туда фонариком, он поднял кусок земли, кинул. Шуршание прекратилось. Он опустился на колени, потрогал дощечку, шмыгнул носом: – Вот и я, Наташ… здравствуй… Какая-то птица пролетела над кладбищем, рассекая ночной воздух быстрыми крыльями. – Я, Наташ… я это… Санька помолчал и вдруг заплакал, ткнувшись носом в холодную дощечку. – Ната… шенька… Ната… шень… кааа… Фонарик вывалился из его рук. – Ната… шааа… Ната… шенька… Бумажные цветы слабо шуршали в темноте от прикосновения его дрожащих пальцев. Он долго плакал, бормоча что-то под нос. Потом, успокоившись, вытер рукавом лицо, высморкался в кулак. Достав бутылку, отхлебнул, поставил ее рядом с могилой и выпрямился: – Вот… значит… Постояв немного, Санька стал быстро снимать венки с могилы и класть их неподалеку. – Щас… Наташенька… щас… милая… Кончив с венками, он смахнул вялые цветы. Под ними на земляном холмике лежала горсть засохшей кутьи, кусочки хлеба и несколько конфет. Санька взял лопату и принялся сваливать холмик на сторону. – Щас… щас… Наташ… Земля была сухой и легкой. Свалив холмик, Санька поплевал на ладони и принялся быстро копать. Молодой месяц еле-еле освещал кладбище, густая листва сонно шевелилась над Санькой. Он умело копал, отбрасывая землю влево, лопата мелькала в его руках. Минут через пятнадцать он уже стоял по пояс в яме, расширяя ее края до прежних. – Дождь хоть не был за месяц… хорошо… Санька выпрямился, тяжело дыша. Постояв, снял с себя пропотевшую рубаху, кинул на поблескивающую бутылку: – Тах-то ловчей… Поплевав на ладони, снова принялся за работу. Сухая, слабо утрамбованная земля податливо впускала в себя лопату, вылетала из ямы и почти без шороха ссыпалась по склонам образовавшегося рядом холма. Яма углублялась, и холм рос с каждой минутой. Вскоре его край дополз до ямы, и Саньке пришлось вылезать и отбрасывать землю. Голая мускулистая спина его блестела от пота, волосы слиплись на лбу. Отбросав землю, он достал папиросы, сел и закурил, свесив ноги в яму. Прохладный ветерок шелестел листвой берез, качал кусты и высокую выгоревшую траву. Со стороны деревни по-прежнему доносилась музыка. – Танцуют, бля… – зло пробормотал Санька и сильно затянулся, отчего папироса затрещала и осветила его лицо. – Как танцевали, так и танцуют… хули им… Невидимый дым попал ему в глаза, заставив сморщиться и закряхтеть: – Ептэ… ой… Наташенька… Он посмотрел в черную яму, вздохнул. – У меня ведь душа давно болела… вот и вышло… Руки его зашарили на голой груди: – Гады… и не написали… не написали даже… суки… Отшвырнув папиросу, он спрыгнул в яму и стал рыть дальше. Внизу земля оставалась такой же теплой и рыхлой. Сладковато пахло корнями и перегноем. Через полчаса, когда Санька ушел в яму по плечи, землю стало выбрасывать трудней. Лопата мелькала реже, Санька часто останавливался, отдыхал. Холм выброшенной земли снова надвинулся. Вскоре лопата глухо стукнула по крышке гроба. – Вот… Санька стал лихорадочно выбрасывать землю, часть которой вновь осыпалась вниз. – Вот… господи… вот… Наташенька… Дрожащий голос его глухо звучал в яме. Откопав наощупь гроб, который прогибался и потрескивал под его ногами, он с трудом выбрался наверх, взял фонарик и сполз в яму. – Вот… вот… Он зажег фонарик. Обитый черно-красным гроб наполовину выглядывал из земли. Положив фонарик в угол, Санька быстро выбросил мешавшую землю. Потом подергал крышку. Она была приколочена. Размахнувшись, он вогнал острую лопату в нее. – Вот… они ж забили тебя… гады… щас, щас… Налег на ручку лопаты. Крышка громко затрещала, но не поддалась. Выдернув лопату, Санька принялся сдирать с крышки черный коленкор. – Наташенька… любушка моя… законопатили… суки… Содрав непрочную материю, он посветил фонариком, потом, наклонив гроб, сунул лопату в щель, налег. |