Онлайн книга «Первый субботник»
|
– Но я просто… – Просто хотел посмотреть, что под юбкой? Ну-ка по-честному! А?! – Да… Зинаида Михайловна засмеялась: – Какой ты глупый… Что у тебя под штанами? – Ну, трусы… – У девочек – тоже трусы. А ты что думал – свитер? Ты разве не знаешь, что девочки тоже носят трусы? – Знаю… знал… – А если знал, зачем же задирал? – Ну, она ущипнула меня… – Но ты же только что говорил мне, что хотел посмотреть, что под юбкой! Чернышев молчал. Зинаида Михайловна покачала головой: – Чернышев, Чернышев… Зачем же ты врешь мне. Не стыдно? – Я не вру, Зинаид Михална. – Врешь! Врешь! – она наклонилась к нему. – Неужели правду так тяжело сказать? Врешь! Тебя не трусы интересовали и не юбка! А то, что под трусами! Чернышев еще ниже опустил голову. Зинаида Михайловна слегка тряхнула его за плечи: – Вот, вот, что тебя интересовало! – Нет… нет… – бормотал Чернышев. – И стыдно не это, не это. Это, как раз, естественно… Стыдно, что ты не можешь сказать мне правду! Вот что стыдно! – Да я могу… могу… – Нет, не можешь! – Могу… – Тогда скажи сам. Зинаида Михайловна села за стол, подперла подбородок рукой. Чернышев шмыгнул носом, поскреб щеку: – Ну я… – Без ну! – Ну… меня интересовало… просто так интересовало… Зинаида Михайловна понимающе покачала головой: – Сколько тебе лет, Чернышев? – Двенадцать. – Двенадцать… Взрослый человек. У тебя сестра есть? – Нет. Зинаида Михайловна повертела в руках карандаш: – Нет… Слушай! А на прошлой неделе ты дрался с Ниной Зацепиной! Ты тоже хотел посмотреть, что у нее под трусами?! – Да нет, нет… это я… там совсем другое было… – Ну-ка, посмотри мне в глаза. Сейчас хоть не ври. Чернышев опустил голову. – Ведь тоже хотел посмотреть. Правда? А? Он кивнул. Зинаида Михайловна улыбнулась: – Чернышев, ты только не думай, что я над тобой смеюсь, или собираюсь наказывать за это. Это совсем другое дело. Тебе двенадцать лет. Самый любопытный возраст. Все хочется узнать, все увидеть. Я же помню, я тоже была когда-то двенадцатилетней. Или ты думаешь, завуч так и родился завучем? Была, была девчонкой. Но у меня был брат Володя. Старший брат. И когда пришла пора, он мне все показал. Чем мальчик отличается от девочки. И я ему показала. Вот. Так просто. И никому не потребовалось юбки задирать. А выросли нормальными людьми. Он летчик гражданской авиации, я завуч школы. Вот. Чернышев исподлобья посмотрел на нее. Зинаида Михайловна продолжала улыбаться: – Как видишь, все очень просто. Правда, просто? – Ага… – Ну, у тебя есть какая-нибудь родственница твоего возраста? – Нет. У меня брат двоюродный есть… а сестер нет… – Ну, а подруга, настоящая подруга есть у тебя? Подруга в лучшем смысле, друг настоящий? Которой можно доверить все? – Нет. Нет… Зинаида Михайловна отложила карандаш в сторону, почесала висок: – Жалкое вы поколение. Ни сестер, ни подруг… В восемнадцать опомнятся, наделают глупостей… С минуту помолчав, она встала, подошла к двери, заперла ее двумя поворотами ключа. Потом, быстро пройдя мимо Чернышева, задернула шторы на окне: – Запомни, Чернышев, заруби себе на носу: никогда не старайся узнать что-то нечестным путем. Это знание тебя только испортит. Иди сюда. Чернышев повернулся к ней. Она отошла от окна, подняла свою коричневую юбку и, придерживая ее подбородком, стала спускать колготки, сквозь которые просвечивали голубые трусики. Чернышев вобрал голову в плечи и попятился. Зинаида Михайловна стянула колготки, сунула обе ладони в трусы и, помогая задом, спустила их до колен. Чернышев отвернулся. – Стой! Стой же, дурак! – придерживая юбку, она схватила его за руку, повернула к себе. – Не смей отворачиваться! Для тебя же стараюсь, балбес! Смотри! Она развела полные колени, потянула за руку Чернышева: – Смотри! Кому говорю! Чернышев! Чернышев посмотрел и снова отвернулся. – Смотри! Смотри! Смотри! Она надвигалась на него, растопырив ноги. Губы Чернышева искривились, он захныкал. – Смотри! Ты же хотел посмотреть! Вот… вот… Она выше подняла юбку. Чернышев плакал, уткнув лицо в рукав. – Ну, что ты ревешь, Чернышев. Прекрати! Замолчи сейчас же. Ну, что ты испугался? Замолчи… да замолчи ты… Она потянула его к стоящим вдоль стены стульям: – Садись. Садись и успокойся. Чернышев опустился на стул и зарыдал, зажав лицо руками. Зинаида Михайловна быстро опустила юбку и села рядом: – Ну, что с тобой, Чернышев? Что с тобой? Сережа? Она обняла его за плечи. – Хватит. Слышишь? Ну, что ты – девочка? Первоклашка? Чернышев продолжал плакать. – Как не стыдно! Ну, хватит, наконец. Ты же сам хотел этого. А ну-ка, замолчи! Так распускаться! Замолчи! Она тряхнула его. Чернышев всхлипнул и смолк, съежившись. – Ну вот… вытри слезы… разве можно реветь так… эх ты… Всхлипывая, Чернышев потер кулаком глаза. Зинаида Михайловна погладила его по голове, зашептала: – Ну, что ты? Чего ты испугался? А? Ответь. Ну-ка ответь! А? Ответь. – Не знаю… – Ты что, думаешь, я расскажу всем? Глупый. Я же специально окно зашторила. Обещаю тебе, честное слово. Я никому не расскажу. Понимаешь? Никому. Ты веришь мне? Веришь? – Верю… – Чего ж испугался? – Не знаю… – И сейчас боишься? Неужели боишься? – Не боюсь… – всхлипнул Чернышев. Зинаида Михайловна зашептала ему на ухо: – Ну, честное партийное, никому не скажу! Честное партийное! Ты знаешь, что это такое – честное партийное! |