Онлайн книга «Первый субботник»
|
Вот и в эту пятницу не удержался, встал раньше солнышка, позавтракал быстро, по-походному, сунул в карман штормовки пару яблок – и к вокзалу. Взял билет до моей любимой станции, сел в электричку и поехал. Еду, гляжу в окно. А там – начало мая, все распускается, зеленеет, душу радует. Мелькают встречные электрички, а в них людей полным-полно. Все в город едут, а я в пустом вагоне из города – к лесу. Чудно… Доехал до места, вышел на перрон, посмотрел влево. А там на горизонте лес темнеет. И видно, что верха-то его зеленцой тронуты – еще неделя, и все зазеленеет. Вот радости-то мне будет! Но, однако, гляжу – облака над лесом порозовели, вот-вот солнышко выкатится; надо поспешать, коль хочешь рассвет в лесу встретить. Сошел я с перрона и мимо небольшого поселка, мимо школы и каланчи пожарной заспешил в мои любимые места. Иду, а сам на облака поглядываю – боюсь опоздать к рассвету. А кругом такая красота и тишь – сердце радуется! Земля молодой травкой проклюнулась, по оврагам дымка стоит, и пахнет так, как только одной весной пахнуть может. От этого духа словно кровь в тебе закипает, и чувствуешь ты, что не сорок тебе с лишним, а все двадцать лет! Прошел я по кромке поля, по жердочке пересек ручей и сразу в лесу оказался. Тут уж спешить некуда – нашел полянку знакомую, сел на поваленную березу и смотрю вокруг, наслаждаюсь. Стоят окрест березки белоствольные – словно свечки, тянут ветки кверху, а на ветвях уже крошечные зеленые листочки, эдакий дым зеленый. Тут и солнышко уж поднялось, лучи-то вкось по стволам заскользили. Сразу и птицы запели сильней, и от травки молодой пар пошел. Ветерок утренний по верхам пробежал, закачались березки, запахло зеленью молодой. Красота! Сижу я, любуюсь, ан вдруг слышу – кто-то кашлянул сзади. Вот, думаю, кого-то нелегкая принесла. И тут одному побыть не дадут. Оборачиваюсь. Вижу, идет ко мне, не торопясь, мужчина лет, прямо скажем, солидных – из-под серой кепки виски совсем белые проглядывают. Телогрейка на нем, сапоги, рюкзак за плечами. И смотрит приветливо. – Утро доброе, – говорит. – Здравствуйте, – я ему отвечаю. – Вы, – говорит, – разрешите мне тут посидеть немного, больно уж хороша поляна. Я вам не помешаю. – Садитесь, – говорю. – Пожалуйста. Места тут всем хватит. – Да… – говорит он, вздохнув, – это верно. В лесу места много… Опустил рюкзак на землю, сел. Сидим мы, смотрим, как солнышко все выше да выше сквозь ветки пробирается. А я изредка на незнакомца поглядываю. Снял он кепку, на березу положил. Вижу – голова у него совсем седая, словно мукой посыпана. Лицо морщинистое, пожилое, а вот глаза по-молодому смотрят, с огоньком. Посидели мы еще минут несколько, он и говорит: – Кто рассвет в лесу встречает, тот стар не бывает. Согласился я с такой мудростью. – А вы, – говорю, – любите рассвет в лесу встречать? – Люблю, – говорит. – И часто встречаете? – Да каждый день приходится. Удивился я. – Вы, – говорю, – счастливый человек. Наверное, в поселке живете? – Нет, – отвечает, – я не здешний. Я просто, – говорит, – по лесу хожу. Вот, думаю, тебе и на. По лесу ходит. Может, думаю, разбойник какой или беглый? А он словно мысли мои прочел – улыбнулся, морщинки возле глаз так и залучились. – Вы, – говорит, – не думайте дурного. Я не сумасшедший и не преступник. Я травник. Травы, корешки лекарственные собираю и сдаю. Из них потом фармацевтическая фабрика лекарства делает. Этим и живу. Раньше в артели работал, а недавно один решил. Вот и хожу один… – Так ведь, – говорю, – сейчас травы-то почти нет – только-только показалась. – Правильно, – говорит, – я ландыши собираю. – Как? Они ведь, – говорю, – отцвели… – Тоже верно, – улыбается, – цветки-то отцвели. А плоды – в самый раз для сбора. Вот, полюбуйтесь… И рюкзак свой потертый развязывает. Подсел я ближе, смотрю, а в рюкзаке у него сплошь разные пакеты целлофановые; в одних – кора, в других – корешки. А он вынимает самый большой пакет, развязывает и говорит: – Это и есть плоды ландышей. Они в медицине очень широко используются. Гляжу, целый пакет красненьких бусинок, ландышами от них совсем не пахнет. – Да, – говорю, – цветы-то я всегда замечал, а вот плоды – впервые вижу. А незнакомец улыбается: – Ничего, – говорит, – бывает. Вы, – говорит, – городской? – Да, – говорю, – из города. Он улыбнулся и ничего не сказал. А солнце уж поднялось, припекать стало. Незнакомец свой ватник-то скинул, рядом на березу положил. Под ватником у него военная гимнастерка без погон оказалась, а на ней целый квадрат орденских ленточек. Штук не меньше двадцати. Сразу видно – не обошла война человека. Щурится он на солнышко и достает из кармана кисет. И кисет, прямо скажем, странный. Не простой. Сам я курением никогда не баловался и во всех курительных тонкостях не силен. Но кисеты видел – приходилось давно еще, в детстве. Тогда многие старики курили трубки или самокрутки. И ничего, скажем, особенного в тех кисетах не было – обычные матерчатые или кожаные мешочки с табаком. А этот – особенный, весь потертый, с узором, со шнурком шелковым. Да и сшит из какой-то тонкой кожи, наподобие лайки. Видать, не нашего пошива. Незнакомец его бережно на колени положил, развязал, достал бумажку и принялся за самокрутку. Тут я не выдержал, да и спрашиваю: – Простите, а что ж это у вас за кисет такой? Он повернулся, улыбается и переспрашивает: – А какой – такой? – Да, – говорю, – особенный. Басурманский прямо. – Басурманский? – переспросил он и головой качнул. Хоть улыбаться не перестал, а в глазах что-то вроде укора промелькнуло. – Эк вы, – говорит, – басурманский… Какой же он басурманский? Его самые что ни на есть русские руки сшили. И замолчал. Молчу и я. Неловко мне, что невпопад спросил человека. А он тем временем свернул самокрутку, раскурил, не торопясь, а кисет не убрал. Держит его на ладони, разглядывает. И в лице у него что-то суровое появилось, словно сразу постарело оно. Посидел он так, покурил, а потом и говорит: – Вот насчет того, что – необычный, это вы правильно сказали. Кисет этот и впрямь необычный. У меня с ним, прямо скажу, вся жизнь связана. – Интересно, – говорю, – как же это так? |