Книга Версия Барни, страница 133 – Мордекай Рихлер

— Соланж подозревает у тебя переутомление.

— А у кого его нет — в нашем-то возрасте!

— Или это просто опухоль в мозгу. Надо сделать сканирование и магнитный резонанс.

— Да хрена с два. И не буду я больше ни транквилизаторов твоих пить, ни антидепрессантов. Я еще помню времена, когда врачи были врачами, а не работали дилерами за проценты от фармацевтических компаний.

— Да зачем же мне прописывать тебе антидепрессанты?

— Сейчас я хочу налить себе рюмочку. И вы оба присоединяйтесь — выпейте на дорожку.

— Ты ощущаешь депрессию?

— Конечно: Шанталь отобрала у меня ключи от машины и не отдает.

— Приходи завтра с утра ко мне в кабинет. Прямо в девять и приходи.

— Еще не хватало!

— Мы придем, — заверила его Соланж.

Морти оказался не один. В кабинете был еще кто-то. Толстый такой, назвался доктором Джефри Синглтоном.

— Вы кто — мозгоправ? — спросил я.

— Да.

— Тогда я вот что вам скажу. Я не имею дела с шаманами, экстрасенсами и психиатрами. Шекспир, Толстой, да даже хотя бы Диккенс знали о человеке больше, чем любому из вас может в страшном сне привидеться. А вы все — шайка шарлатанов, вам платят дикие деньги, а что вы знаете? — самые азы людских проблем, тогда как писатели, которых я упомянул, знают суть. Плевать мне на все ваши стандарты и шаблоны, которыми вы пытаетесь мерить человека. А как легко вас покупают, делая свидетелями в суде! Один работает на защиту, другой на обвинение — называется «эксперты сторон», — и оба кладут в карман изрядные гонорары. Эти ваши интеллектуальные игры приносят людям больше вреда, чем пользы. А из того, что последнее время пишут, я понял, что от увещеваний на кушетке вы, подобно моему приятелю Морти, к тому же съехали на химию. Вот это два раза в день от паранойи. А это пососи перед едой от шизофрении. А вот у меня, например, от всех болезней — первачок и табачок. Чего и вам желаю. За консультацию с вас двести долларов.

— Нам надо бы провести кое-какой анализ.

— Не выйдет: перед приходом сюда я пописал.

— Нет, вы не поняли, это скорее тест. Он много времени не займет. Воспринимайте его как игру.

— Что за снисходительный тон!

— Барни, ну хватит уже.

— Это точно ненадолго?

— Точно.

— Ну хорошо, ладно. Давайте.

— Какой сегодня день недели?

— Я ж говорил, что это будет чушь какая-то. Черт! Черт! Черт! День, который перед вторником.

— Так какой же?

— Сперва вы.

Однако сбить его не удалось.

— Так. Сейчас… Суббота, воскресенье… Понедельник.

— А какое число?

— Слушайте, вы не на то дерево лаете. Я никогда не мог запомнить ни номер моей машины, ни номер карточки соцстраха, а когда выписываю чек, всегда прошу кого-нибудь подсказать дату.

— А какой сейчас месяц?

— Апрель. О! Попал. Какой я молодец!

— Время года?

— Ну, ребята, иду на золотую медаль. Апрель — стало быть, лето.

По щекам Соланж заструились слезы.

— Что с тобой? — удивился я.

— Ничего.

— Какой нынче год?

— По календарю моего народа или согласно христианскому летоизмельчению? В смысле исчислению.

— От Рождества Христова.

— Тысяча девятьсот девяносто шестой.

— А где мы?

— Детская игра. Мы в кабинете доктора Гершковича.

— На каком этаже?

— В нашей семье сыщиком был мой отец, а не я. Мы ехали в лифте. Соланж нажала кнопку, и готово дело. Что дальше?

— В каком мы городе?

— В Монреале.

— В какой провинции?

— Так, сейчас будет потеха. Мы живем в благословенной провинции, которая затиснулась между Альбертой [Онтарио. — Прим. Майкла Панофски.] и еще одной такой же на континенте Северная Америка, Земной шар, Вселенная, как я писал в четвертом классе на коричневой бумажной обложке такой тетрадки — как она называлась-то? — где записывают задания на дом.

— А в какой мы стране?

— В Канаде пока что. Это Соланж у нас сепаратриска. Извините, не выговорил. Она у нас «за». То есть чтобы Квебек был отдельно. Так что нам надо следить за собой — вдруг что-нибудь не то с языка сорвется!

— Повторяйте за мной следующие слова. Лим…

— Боже ты мой: она сепара-тистка! Утро для меня не лучшее время.

— Лимон, ключ, шарик.

— Лимон, ключ, шарик.

— А сейчас я хочу, чтобы вы начали с цифры сто и считали в сторону уменьшения, вычитая по семь.

— Слушайте, до сих пор я был очень терпелив, но это уже чересчур. Не буду я этого делать. Я могу. Но не буду, — сказал я, закуривая «монтекристо». — Ха! Скусил тот конец, что и требуется. За это мне дополнительные баллы дадут?

— Будьте так добры, прочтите, пожалуйста, слово «охват» по буквам задом наперед.

— Вы в детстве читали про Дика Трейси?

— Да.

— Помните, когда он сделался тайным агентом, он называл себя «кищыс». Это «сыщик» наоборот.

— Так как насчет слова «охват» наоборот?

— «Т», «в», «а» и так далее. О'кей?

— Припомните, пожалуйста, те три слова, которые я просил вас повторить чуть раньше?

— А можно я спрошу?

— Да.

— Вы бы не нервничали во время такого теста?

— Нервничал бы.

— Апельсин там был. Ну, одно из тех ваших слов. Я вам и другие два скажу, если вы мне назовете Семерых Гномов.

— Что у меня в руке?

— Да как ее, был-ля! Не шариковая ручка, а эта, хрен ее разбери — а вы знаете, куда макароны откидывают? В дуршлаг! Во как!

— Что у меня надето на руке?

— Да этот, по которому время смотрят. Будильник!

— Извините, — пискнула Соланж и убежала в приемную.

— А теперь возьмите, пожалуйста, эту газету в правую руку, сложите пополам и опустите на пол.

— Нет уж. Хватит. Вы мне вот что скажите. Как я с этим вашим детским тестом справился?

— Ваша мама была бы довольна.

— То есть вы не станете надевать на меня смирительную рубашку?

— Нет. Но я бы посоветовал вам показаться невропатологу. Следует кое-что уточнить.

— Насчет работы мозга?

— Надо действовать методом исключения. Возможно, вы страдаете не только переутомлением. И это может быть не просто безобидная забывчивость, нередкая в вашем возрасте.