Онлайн книга «Иванов и Рабинович, или "Ай гоу ту Хайфа!"»
|
— Где? — А вот — «Иванов А.М.»… Порядок! Гремит «Свадебный марш» Мендельсона… Вечером, умытые и измотанные, ехали с работы. «Москвич» скрипел, стучал, фыркал прогоревшим глушителем. Вася считал деньги, раскладывал в две кучки на «торпеде». — Один хмырь болотный приволок грузики из Тольятти. Я ему отстегнул полтинник… — Молодец, — похвалил его Арон. — Четвертак вода и электричество за прошлый месяц… Двадцать процентов арендной платы. И червонец я заслал ночным сторожам. Мало ли что! — Правильно. — Договорился с шиноремонтным заводом. Будем отдавать им колеса в наварку. Они хотят по тридцатнику, мы будем брать с клиентов по полста. Двадцать наши… — Здорово. — Держи. Тебе семьдесят восемь и мне семьдесят восемь. — И день прошел не зря, — Арон спрятал деньги в карман и остановил машину у дома Василия. – Чего Ривка звонила? — Сдала в ОВИР все наши документы. Велели ждать. — Сколько? — Тебе-то что? Ты же ехать не собираешься. — Мне партнера подыскивать нужно. Не Клавку же я поставлю к балансировочному станку! А ты у меня, Васюся, временный. — А может быть, все-таки… вместе, Арончик? А?.. — Все! Вали. До завтра. Ривке привет! Вася вышел из машины. Арон отъехал несколько метров, затормозил и дал назад. Открыл дверцу и крикнул негромко: — Эй! Рабинович!.. Вася с готовностью повернулся. — Я слышал, что на израильской границе всех мужиков вместе с паспортом заставляют болт предъявлять. Нет обрезания — поворачивай обратно! Так что готовься, Васька! — заржал Арон и уехал. Василий посмотрел ему во след, покачал головой: — Ну, шлемазл, мать твою! Ну, что с тебя взять, выкрест?.. Как тяжелый физический труд влияет на семейную жизнь После ужина Клавка вышла из ванной в коротком соблазнительном пеньюарчике. В коридоре перед зеркалом опрыскала себя духами, кокетливо распушила волосы и только после этого открыла дверь в комнату: — Зайчик! Я готова к употреблению!.. На диване-кровати глубоким и тяжелым сном спал разметавшийся, измученный за день, Арон. Его могучий храп вздыбливал тонкие занавески на окнах и заставлял позвякивать подвески на чешской люстре. — Ты же обещал, зайчик… — растерянно проговорила Клавка. — Ведь сколько уже дней… Чудовищный храп Арона был ей ответом. Клавка опустилась на стул у дверей и горько заплакала… Точно в такой же квартире, но на другом конце города, Ривка в постели хлопотала над бесчувственным от усталости Васькой. — Ну, и что? И в чем трагедия? Ну, устал мой мальчик… Ну, не стоит у маленького! Так он сейчас у всех плохо стоит. Даже у иностранцев. А вот мой Васечка отдохнет — мы им всем покажем! Да? Лежи, лежи, котик, не расстраивайся. Я тебе сама все сделаю в лучшем виде… Снова шиномонтажная мастерская. Вечер. Снова дырявые камеры, рваные покрышки, погнутые диски, очередь клиентов с автомобилями… Грохочет шиномонтажный станок, воет компрессор. Арон работает один — мокрый, грязный, усталый. В мастерскую заглянул председатель кооператива: — Притормози, Иванов. Арон остановил станок, выключил компрессор. — А где Рабинович? — На курсах по изучению языка. Мы же вас предупреждали, что Васька работает здесь только до отъезда… — А что, если я его у тебя заберу и сделаю своим замом по производству и экономике? — Не надо. Он свое уже отсидел. — Тьфу!.. — председатель даже перекрестился. – Типун тебе на язык и два на жопу! — Нет, серьезно, он не пойдет. Он за бугор намылился… — Ладно… Бог в помощь, — председатель усмехнулся, покачал головой и удивленно сказал: – «Василий Рабинович»… Странно звучит, да, Арон Моисеевич? Арон включил шиномонтажный станок, завел компрессор и прокричал председателю сквозь шум и грохот: — А то, что я «Иванов», это нормально?.. В подвале старого петербургского дома под трубами парового отопления и электрическими кабелями, на колченогих стульях, за обшарпанными столами сидели человек пятнадцать будущих эмигрантов и изучали «иврит». Модно одетый молодой человек с еврейско-тореадорской косичкой мелом писал на старенькой школьной доске древние слова… Он что-то еще говорил вслух, но измочаленный работой Вася сквозь сонную одурь видел только его двигающийся рот и ничего не слышал. Иногда Ривка толкала его в бок локтем. Тогда Вася испуганно оглядывался и таращил глаза на школьную доску. Все вокруг усердно записывали премудрости языка предков. Каждый раз, когда преподаватель поворачивался к аудитории, он встречал нахальные и зовущие глаза крупной и яркой Ривки. Когда же Ривка медленно и плотоядно облизнула губы и закинула ногу за ногу так, что ее роскошные ляжки открылись до самых трусиков, у молодого преподавателя иврита исчез дар речи и встала дыбом косичка… У Русского музея расфуфыренная Ривка говорила расфуфыренной Клавке: — …а к нему приехал друг из Стокгольма на своей тачке. Живет в «Астории». — В «Асторию» я не пойду! — перетрусила Клавка. — Там меня каждая собака знает. Если бы в «Прибалтийскую»… — Ну, правильно! А я в «Прибалтийской» инкогнито, да?! Повезем к тебе или ко мне, — решительно сказала Ривка. — Ой, Ривка!.. Подумать страшно! А вдруг… — Сейчас двенадцать. Раньше восьми наши не вернутся. Уйма времени! Посидим, выпьем, расслабимся… Подкатил красивый автомобиль с иностранными номерами. Из него выскочил учитель иврита со своей тореадорской косичкой, а из-за руля вылез его иноземный приятель и восхищенно сказал: — Какие потрясные вомен! Чтоб я так жил, мама мия!.. Как становятся холостяками Распахнулась дверь шиномонтажной, и в мастерскую вошли председатель кооператива и пожилой старший лейтенант милиции. — Ребята, это наш новый участковый уполномоченный, — сказал председатель. — Он с вами поговорить хочет. — Значит, товарищи… Попрошу вас, товарищ Рабинович… — участковый безошибочно обратился к Арону. — И вас, товарищ Иванов, — он посмотрел на Василия. — Срочненько привезти мне ваши справки об освобождении из мест заключения. — Рабинович — это я, — сказал Василий. — А я Иванов, — сказал Арон. Участковый справился с недоумением и жестко проговорил: |