Онлайн книга «Мика и Альфред»
|
Они были демонстративно бритоголовы и пьяны. Они стояли в самом центре Английского парка на невысоком пригорке, словно на трибуне, а внизу, у подножия этого маленького естественного возвышения, толпились десятка полтора пожилых людей с маленькими детьми и большими собаками. Кто выгуливал своих внуков, кто — песиков… У одного бритоголового в руках был мегафон, у второго — бутылка с дешевым «Корном», у третьего — флаг со свастикой. Естественный пригорок давал им упоительное ощущение трибунной приподнятости! С высоты в полтора метра им казалось, что под ними, замерев от восхищения, стоят толпы их верных сограждан!.. Но Мика и Лёва увидели пятнадцать перетрусивших стариков, четверых детей и несколько равнодушных немецких собак неведомых пород… И увидели трех пьяных мальчишек-неонацистов, один из которых исступленно размахивал красным флагом с черной свастикой в белом круге, второй картинно прихлебывал из бутылки, а третий истерически вопил в мегафон призывы далеко не первой свежести: — Германия только для немцев!!! Всех чернозадых, евреев и поляков развесить по деревьям Английского парка!.. Турков — сжечь дотла!.. Возродим великую нацию — возродится великая Германия!!! Поначалу Лёве и Мике не захотелось во все это даже поверить. Им показалось, что это «Бавария-фильм» снимает сцену для какой-то современной антифашистской картины… Но не было прожекторов, не было кинокамер, не суетился вокруг кинематографический люд — не было никакой съемки! Шел НОРМАЛЬНЫЙ НАЦИСТСКИЙ митинг со своими «героями» и внемлющим им «народом»… — Боже мой… Какой ужас! Я ведь только что об этом говорил… Лёва схватился за Мику и тоненько прокричал всем стоящим внизу у пригорка старикам, детям и собакам: — Господа! Господа!.. Что же вы молчите?! Как же можно молчать?! Это же в центре вашего Мюнхена! Ну возразите хоть кто-нибудь!.. Что же вы стоите?! Но под пригорком уже никто не стоял — все стали поспешно расходиться в разные стороны, растаскивая своих детей и собак… «Добрый» старый немецкий принцип — только бы не ввязаться в какую-нибудь историю… Ни одна собака даже не тявкнула. Мика вдруг почувствовал, как ослабевает Лёвина рука, которой он держался за него, и испуганно проговорил ему по-русски: — Лёвушка, успокойся… Лёвушка, родной, возьми себя в руки!.. Не стоят они твоего здоровья, Лёвушка!.. — Русский! — по-русски же потрясенно закричал бритоголовый с бутылкой «Корна». — Русские жиды!.. Я в Караганде уголек рубал, а вы сюда за колбаской, суки?! И на корявом немецком языке он стал кричать своим приятелям, что это стоят две русские свиньи, которые ему в Казахстане жить не давали, так еще и сюда приперлись, вонючее племя!.. Вот когда Леонхард Тауб, писатель, которого читала вся цивилизованная Германия, а не очень цивилизованная хохотала над его рассказами — он их сам прекрасно читал каждую субботу по одному телеканалу, — Леонхард Тауб, чьи книги были переведены почти во всем мире на несчетное количество языков, очень пожилой и очень больной человек, на великолепном немецком, настоящем «хохдойч», крикнул этим троим — с бутылкой, нацистским флагом и мегафоном: — Вы — подонки!!! Что вы знаете о фашизме, дерьмо и ничтожества! Что вы вообще знаете про эту жизнь, мерзавцы?! У Мики в висках уже гремел колокол и голова раскалывалась от вскипавшей ненависти… Не было никого вокруг!.. А с пригорка на двух стариков, один из которых уже терял сознание, неслись трое пьяных, разъяренных здоровых парней — с бутылкой, мегафоном и флагом со свастикой… В последнюю долю секунды в воспаленном мозгу Мики отчетливо промелькнуло: ВСЕХ ТРОИХ… … СРАЗУ!.. … В ЖИВЫХ НЕ ОСТАВЛЯТЬ НИКОГО!!! * * * На следующий день почти все газеты Баварии напечатали одну и ту же фотографию «известнейшего писателя-сатирика» Леонхарда Тауба, не дожившего до своего шестидесятипятилетнего юбилея всего один месяц. Леонхард Тауб скончался вчера в приемном покое клиники «Воген-хаузен» от острой сердечной недостаточности в 17 часов 15 минут вечера. Отпевание и погребение покойного состоятся в капелле при кладбище «Нордфритхоф» тогда-то и тогда-то… А газеты «Абендцайтунг» и «Бильд», в разделах криминальной хроники городских происшествий, сообщили, что вчера же в Английском парке были обнаружены трупы трех молодых людей: Г. — 24 года, М. — 22 года, Ф. — 20 лет. Как показало вскрытие, произведенное судебно-медицинскини экспертами, все трое перед смертью находились в состоянии сильного алкогольного опьянения. В результате чего у двадцатичетырехлетнего Г. оказалось обширное кровоизлияние в мозг, у двадцатидвухлетнего М. — паралич сердечной мышцы, а у двадцатилетнего Ф. — разрыв аорты. Полиция ведет следствие… — Это сделал ты? — впрямую спросил Альфред. — Да, — без колебаний ответил Мика. — Ты спасал Лёву Тауба? — Я многое пытался спасти… Как видишь, мне это не удалось. Обессиленный Мика лежал на тахте в одной пижаме, по пояс прикрытый темно-красным пледом. Не мог оторвать остановившихся глаз от большой гравюры Махаева, висевшей на противоположной стене. — Ты всегда так плохо чувствуешь себя после ЭТОГО? — осторожно спросил Альфред. — После чего? — не сразу понял Мика. — После убийства. — А-а-а… Да… Всегда… В детстве, когда мне было двенадцать лет и я УБИЛ впервые, я даже потерял сознание. — Пей чай. Остывает… Я заварил тебе «Эрл Грей». — Спасибо. — С возрастом стало труднее убивать? — Да нет… Просто я уже полагал, что мне этого больше никогда не придется делать. — Мика, скажи честно, Лёва знал о моем существовании? — подрагивающим голосом спросил Альфред. Мика посмотрел в его голубые глаза, полные слез, и понял, что имеет право только на один ответ: — Да. И очень был тебе благодарен за то, что ты есть у меня. Альфред тихо заплакал. Потом с трудом произнес: — Микочка… Ты должен взять меня с собой на кладбище. — Там будет уйма народу, Альфред. Я же знаю, что ты с трудом переносишь большое скопление людей. — Я буду все время рядом с тобой… Я ни на шаг не отойду от тебя. Возьми меня с собой, Мика. Я имею на это право! Возьми, ради всего святого… * * * Отпевали Леонхарда Тауба в капелле при «Нордфритхофе». Капелла при кладбище — она для всех религий… Так как герр Леонхард Тауб был слишком ироничен, чтобы исповедовать хоть какую-нибудь религию, было решено: для прощания с покойным лучше капеллы места не сыскать. |