Онлайн книга «Русские на Мариенплац»
|
– Хелло! Ну, совершенно рекламный негр! – Хелло… – говорю. А он вдруг как затараторит по-немецки. И размахивает своими розовыми ладошками величиной с пластмассовый поднос из столовой самообслуживания. – Айм сори, – говорю. – Айм ноу спик дойч… Тут негр вдруг так обрадовался, что даже пританцовывать стал. И без всякой паузы перешел на английский. И молотит, и молотит… Я опять свое: – Экскьюз ми… Айм ноу спик инглиш. Негр остановился, как вкопанный. На морде – горе, отчаяние, трагедия, будто он только что всех родственников похоронил. И спрашивает по-английски: – А на каком языке мы можем разговаривать? – На иврите, – говорю я. Негр чуть не заплакал. Мне его даже жалко стало. И чтобы не показаться уж совсем безграмотной кретинкой, говорю без малейшей надежды на успех: – Айм спик рашен. И тогда эта дылда, эта верста коломенская, расплывается от счастья, бацает чечетку и говорит на отличном русском языке: – Тогда у нас вообще не будет проблем! Я сразу почувствовал, что мы нужны друг другу, как воздух!!! Вот это да! Я чуть в обморок не хлопнулась… И говорю: – Вы из университета Патриса Лумумбы? Он как заржет на весь аэропорт. Вытащил из заднего кармана джинсов спортивную шапочку с козырьком, напялил ее на башку, встал по стойке «смирно» и отдал мне честь: – Сэм Робинсон – капитан армии Соединенных Штатов Америки. Мюнхен. Институт военных переводчиков. – Катя… – говорю. – Катя Гуревич. Из Ленинграда. То есть, сейчас из Израиля… А он не понял меня и говорит: – Я тоже здесь теперь ненадолго. Скоро мы вернемся в Америку, и я буду жить дома в Нью-Йорке. У меня там мама и папа. «Тебе хорошо… – думаю, – а у меня мама на одном конце света, папа на другом, а я на третьем. И жить мы вместе уже, наверное, никогда не будем…» – А я думала – вы баскетболист, – говорю. – Я тоже так думал, пока играл в баскетбол, – снова заржал Сэм. – Катя! Я встречаю своего лучшего друга – лейтенанта Джеффри Келли. Он прилетает к нам на полтора месяца на стажировку и языковую практику. Когда-то мы вместе кончали институт военных переводчиков в Монтерее. Он неплохо говорит по-русски. И если ты не очень торопишься, мы вместе отвезем тебя в Мюнхен. Самолет уже сел. Он минут через десять-пятнадцать появится. О'кей? – О'кей, Сэм, – говорю. – Большое спасибо! Это как раз то, что мне нужно. Но мне нужно еще и заглянуть в туалет. Ты пока пригляди за моими шмотками. Всем своим длинным телом, ногами, руками, лицом Сэм изобразил бешеную работу мысли и сказал: – За «шмотками»… Молчи! Сейчас сам вспомню!.. Шмотки… Шмотки – вещи! Правильно? – Молодец! – похвалила я его и пошла в туалет. Этот аэропортовский писсуар своей чистотой и вылизанностью напоминал операционную, где можно было делать трепанацию черепа без дополнительной дезинфекции. Небольшая косметичка со всеми мазилками у меня была в кармане куртки, и я быстренько привела себя в порядок – подмазалась, подкрасилась, попудрилась и причесалась. И вышла из туалета малость посвежевшая и слегка взвинченная. Но такое со мной происходит всегда, когда я чувствую, что начинаю кому-то нравиться. Покойная тетя Хеся считала, что это во мне не в полный голос, но достаточно слышно, позвякивают блядские гены моей мамы. Вылезаю из-под крыши аэропорта на свет Божий, а Сэм уже стоит со своим приятелем, хлопает его по спине и хохочет, как сумасшедший. Приятель – ростом пониже, в плечах пошире, в какой-то хипповой пятнистой куртке и таких же штанах – тоже лупит Сэма по спине и чуть не помирает со смеху. Рядом с моими вещами – вещи приятеля. Огромная зеленая сумка, в которой можно лето прожить небольшой семье с двумя детьми, и чемодан, стоимостью в половину подержанного автомобиля по израильским ценам. – Катя! – орет Сэм на весь аэропорт. – Иди сюда скорей! Джефф прилетел!.. И всем своим видом приглашает меня радоваться вместе с ним, будто я с этим Джеффом в одном детском саду выросла. Я подхожу. – Здравствуйте, Катя, – медленно говорит этот Джефф. – Извините, я теперь буду немножко плохо говорить по-русски, но потом хорошо. У меня полгода не было практики. Я работал с документами, а разговаривать было не с кем… – Не прибедняйтесь. Прекрасно вы говорите по-русски, – сказала я. – Если бы я так говорила по-английски… – Это не так трудно. Я вас научу, – улыбается Джефф. – Начинай! А я пока подгоню машину, – говорит ему Сэм и убегает на автостоянку. Мы с Джеффом рассмеялись. Я сразу же, а Джефф – через небольшую паузу, когда сообразил, что Сэм шутит. Я стала его разглядывать. А он смущенно улыбается и отводит глаза в сторону. Ничего в нем такого «американского» не было. Просто здоровый парень с абсолютно рязанской рожей. Такой классический персонаж из русской народной сказки – не то Иванушка-дурачок, не то Емеля пополам с Алешей Поповичем. Тут Сэм подкатил на «ауди-80» – мечте любого израильского пижона, от вновь прибывшего олим-ходаши до коренного тель-авивского плейбоя. Вместе с Джеффом они загрузили наши вещи в багажник, и мы поехали в Мюнхен. Едем, едем, едем, а вокруг меня, слава тебе Господи, все такое европейское, такое чистое, такое ухоженное… И автомобили все словно только что вымытые, и трамваи, которых я с Ленинграда не видела… И никакого Востока! Ну, просто глаз отдыхает… – Сейчас мы приедем ко мне, положим вещи и пойдем куда-нибудь обедать, – сказал Сэм. – Я приглашаю! – Нет, Сэм. Спасибо, – возразила я. – Мне сначала нужно определиться, устроиться, привести себя в порядок, и вообще, понять, на каком я свете. А уже потом – все остальное. Так что, если вам не трудно, ребята, отвезите меня пока на… Я вынула письмо Якова с адресом и прочла: – …на Райхенбахштрассе, двадцать семь. – О, черт побери! – обрадовался Сэм. – Райхенбахштрассе!.. Это же совсем рядом с моей квартирой!.. А что там за отель? – Там не отель. Там еврейская община Мюнхена. Джефф повернулся и удивленно посмотрел на меня: – Ты будешь для них петь? Я видел у тебя гитару… – Нет. Я надеюсь, что петь мне не придется. Мне нужно встретить одного человека. У меня к нему рекомендательное письмо из Израиля. – О'кей! О'кей!.. – тут же легко согласился Сэм. – Ты передашь письмо и сразу позвонишь мне. Мы будем тебя ждать… Джефф! Ты видишь, что у меня заняты руки? Запиши Кате мой телефон и адрес. Ты не разучился еще писать по-русски? |