Онлайн книга «Ты самая любимая»
|
— Наш пятилетний опыт переговоров с пиратами показывает, что снизить сумму выкупа в первые два-три месяца абсолютно невозможно, — сказал мистер Глайнт, пухленький, не старше тридцати мальчик в очках-кругляшках, сером шерстяном пиджаке поверх черной футболки, нарочито потертых джинсах и с дорогим тонким «Патеком» на левой руке. — Но если вы готовы заплатить миллионов тридцать — пожалуйста, мы с этим Махмудом договоримся хоть сейчас… Глайнт сделал паузу, глядя на Лэндстрома и Стефандополуса, по Скайпу присутствующих на телеэкранах в конференс-рум компании «Glint, Smith & Stevenson Consulting Ltd.». И бегло посмотрел на Ольгу и Шиянова, которые сидели за темным, из мореного дуба столом напротив него и его партнеров — 40-летних Смита и Стивенсона. — Конечно, нет, — ответил ему с экрана Лэндстром. — Об этом не может быть и речи. — Да я и трешки не дам! — хмыкнул Жора Стефандополус на соседнем экране. — Пошли они в… К изумлению Ольги, у него оказался совсем неплохой английский. — А раньше чем через три-четыре месяца они на уступки не идут вообще, — сказал Стивенсон, глядя почему-то на Ольгу, и Ольга заметила, как этот сухопарый джентльмен с глубокими залысинами крутит нервными пальцами ножку своего бокала с минеральной водой. — С ними вообще чудовищно трудно, — поддержал его Смит, рыжий и бородатый толстяк, похожий на разжиревшего монаха. — Утром они еще более-менее вменяемые, а к вечеру нажираются своих наркотиков и становятся агрессивными. — Кстати, если это тот Махмуд, с которым мы год назад имели дело по судну «Sea Star», то он вообще бешеный, — добавил Глайнт и посмотрел на Стивенсона. — Да, Питер? — А? — переспросил тот, по-прежнему глядя на Ольгу. — Я говорю, а вдруг это тот Махмуд, который пять месяцев держал «Star of the Sea»? Помнишь его? — Они меняют имена… — уклончиво ответил Стивенсон. Глайнт повернулся к настенным экранам. — А сколько вы в принципе хотели бы заплатить? — Ну, судно-то старое, — ответил ему Лэндстром. — Не больше миллиона. А за груз я вообще не дам ни цента. — Fuck! — выругался Жора и в досаде с силой дернул на себе узел галстука, надетый явно по случаю этого визуального с Англией «конференс-колл». Галстук ему явно не шел и душил его, как петля. — С какой стати им вообще платить, этим макакам?! Но никто на его вопрос не ответил, все хранили молчание. — Ну хорошо, хрен с ними! — принужденно сказал Жора. — Я дам двести тысяч, больше у меня нет! — Ясно, — подытожил Глайнт. — Значит, наша задача сбить выкуп с пятидесяти миллионов американских долларов до миллиона двести тысяч. Правильно? Смит пожал плечами: — Это минимум восемь месяцев переговоров. — А то и все десять, — сказал Глайнт. — Но по моим подсчетам, вчера у моего отца кончился инсулин, — мертвым голосом сообщила Ольга. — Мы знаем, — сказал Глайнт. — Мы пробовали связаться с советом сомалийских старейшин, чтобы с их разрешения передать вашему отцу инсулин через командира фрегата Евросоюза. — И? — спросил Шиянов. — Они отказываются. — Для них это еще один рычаг давления, — пояснил Смит и посмотрел на Ольгу. — Извините, мадам, они считают, что чем скорей вашему отцу станет плохо, тем быстрей мы согласимся заплатить выкуп. — Послушайте, господа! — вдруг обратился Шиянов к Лэндстрому и Жоре. — Десять месяцев переговоров обойдутся вам… — Он повернулся к Глайнту. — Во сколько? — Я не знаю, — пожав плечами, ответил тот и посмотрел на Смита и Стивенсона. — Нет, заранее мы не можем сказать, — произнес Смит. А Стивенсон, продолжая смотреть на Ольгу, вообще не вымолвил ни звука. — А я знаю, — сказал Шиянов Лэндстрому и Жоре. — Десять месяцев — это… — И он принялся считать на крошечном калькуляторе, извлеченном из верхнего кармашка пиджака. — Двадцать часов в неделю… Пятьсот фунтов за час… Полмиллиона фунтов! Как минимум! — Извините, — заметил ему Глайнт, — пятьсот фунтов за час переговоров — это было в прошлом году. Сейчас наши ставки выросли на сорок процентов. — Понятно? — спросил Шиянов Лендстрома и Жору. — Так не проще ли поднять сумму выкупа? 34 В штурманском отсеке ходовой рубки сомалийцы выстроились в очередь на измерение кровяного давления. Капитан, измерив давление очередному пирату, сообщал: «117 на 72, нормально» или «125 на 84, слегка повышено, но жить будешь». Иногда делал озабоченное лицо, вооружался стетоскопом, приказывал раздеться до пояса и слушал стетоскопом легкие. Требовал «дыши», «не дыши», «открой рот» и осматривал гланды. При этом у каждого сомалийца спрашивал его имя и результаты обследования записывал в тетрадь. А измерив давление у последнего сомалийца, повернулся к Махмуду: — Твоя команда здорова. Теперь очередь моей. Махмуд, пойманный в эту ловушку, усмехнулся после паузы: — Ты очень хитрый русский! Казин пожал плечами: — Я проверил твою команду, теперь проверю свою. Ты ведь должен знать, есть среди нас больные или нет. Махмуд пристально поглядел Казину в глаза. Но деваться ему было некуда, и через десять минут очередь пленных моряков под охраной чернокожих сомалийцев выстроилась на лестнице-трапе перед дверью в ходовую рубку. Охранники пускали их в рубку по одному, а так называемый медосмотр Казин проводил под пристальным наблюдением Махмуда и Лысого Раиса. И все-таки замысел его удался — слушая легкие своего третьего помощника, он приказывал: — Дыши… Повернись… Глубже дыши… — И негромко: — Жалуйся на что-нибудь. Кашляй… Третий старательно кашлял и сочинял: — У меня почки болят, вот тут… — English! — приказал Махмуд. — I don’t know as «почки» in English… — He has pain in kidneys, — объяснил Казин Махмуду. — Do you know what kidneys are? — No, — признался Махмуд. — So let me make my job in Russian, — сказал Казин и ребром ладони стал стучать своего третьего помощника по спине и по ребрам. — Жалуйся еще на что-нибудь. — Если честно, запоры мучают… — Еще бы! Одни макароны. И без движения. Открой рот! — Казин заглянул ему в горло и сказал как бы между делом: — Никто нас не выкупает, пора самим освободить судно… — Как? — удивился третий помощник. — Шире рот! У них три основных поста охраны — наша ходовая рубка, ваша каюта и машинное, так? Высунь язык! Нужно хронометрировать все их дежурства — когда они спят, когда едят, даже когда ходят в сортир. Понял? — И потом? — спросил третий. |