Онлайн книга «Ты самая любимая»
|
— Всё! Прощайте! — твердил своим черепашкам третий механик. — Нас расстреляют! Всё! Расстреляют… Кто-то на бегу пытался креститься связанными руками, Настя и Оксана плакали, а боцман, Тумба и здоровяк Саранцев матерились по-украински и по-русски. На верхней палубе сомалийцы построили пленных в шеренгу, а сами с автоматами навскидку стали напротив. Для пленных, не посвященных в требование командира фрегата, это выглядело как начало расстрела, и здоровяк Саранцев, стоя с краю шеренги, сделал шаг в сторону борта. Выстрел Лысого остановил его, пуля ударила буквально в сантиметре от ступни моториста. Саранцев посмотрел Лысому в глаза, а тот подбежал к нему, с силой ткнул автоматом в грудь. — Don’t move! I’ll kill you! Между тем с вертолетной площадки «Сириуса» взлетел вертолет и направился к «Антею». Держа пленных под прицелом своих «калашей», пираты на всякий случай взвели затворы. Вертолет подлетел к «Антею», в его распахнутом люке сидел спецназовец с видеокамерой. А пилот вертолета, кружа над «Антеем», докладывал в ларинг: — «Сириус»! Я вижу только пятнадцать пленных. А сколько должно быть? Семнадцать? Нет, тут только пятнадцать. Прием! — «Антей»! «Антей»! — тут же по УКВ воззвал радист «Сириуса». — Мы видим только пятнадцать пленных. Где еще двое? Повторяю: предъявите еще двоих! Over! Махмуд нехотя вывел капитана и старпома на крыло ходовой рубки. И только после этого вертолет сбросил на палубу пакет со спутниковым телефоном и мешок с миррой. 37 — Говорит телецентр Белой Гавани! Вниманию родственников и близких экипажа судна «Антей», захваченного сомалийскими пиратами! Мы прерываем наши передачи для экстренного сообщения!.. В разных квартирах города дети, смотревшие вечернюю детскую программу, отлипали от телеэкранов и оглашали квартиры криком: — Мама! Мама! Сюда! Быстрей!.. Жены и матери пленных моряков, бросив кухонные дела, устремлялись к телевизорам. А диктор сказал: — Только что из Лондона от нашего корреспондента Ольги Казиной мы получили оперативную видеозапись. Рады вам сообщить, что все моряки «Антея» живы. Включаем… И на экранах пошла видеозапись, сделанная с вертолета Евросоюза: пленные, со связанными руками моряки стоят на верхней палубе «Антея». При этом опытный оператор-спецназовец снял их не только на общем плане, то есть всех вместе, но и лица каждого в отдельности. И теперь, увидев своего отца со связанными руками, конопатая шестилетняя Катя в ужасе закричала: — Мама, это папа! Его счас убьют! И действительно, в полной тишине, без закадрового комментария эти кадры выглядели как сцена расстрела в каком-нибудь кинофильме. Жены и матери моряков, глядя в своих квартирах на телеэкраны, рыдали беззвучными слезами, а в салоне красоты «Ля мур» мать Ольги, глядя на экран, застыла с мороженым в руках… Слава Богу, хоть после видеозаписи теледиктор сподобился добавить: — По сообщению нашего лондонского корреспондента, переговоры об освобождении шведского судна «Антей» и его экипажа начнутся в ближайшие дни… 38 В лондонском офисе компании «Glint, Smith & Stevenson Consulting Ltd.» на настенном телеэкране беспрерывно, или, как говорят киношники, «на кольце», шла та же видеозапись съемки экипажа «Антея» с вертолета фрегата Евросоюза. Стивенсон по спутниковому телефону вел переговоры с Махмудом. Ольга с наушниками на голове молча сидела рядом, а если хотела вмешаться или хотя бы шевелилась, Стивенсон тут же прикладывал палец к губам, не давая произнести ни звука. — Честно говоря, Махмуд, — говорил Стивенсон, — я прекрасно вас понимаю… — Нет, не понимаешь! — отвечал Махмуд, с важным видом расхаживая по ходовой рубке «Антея» со спутниковым телефоном в руке. — Вы Панаме за проход через Панамский канал деньги даете? Туркам за Суэцкий канал платите? А почему нам за Аденский залив не платите? А? Это наш залив, наш! И у нас ничего нет — нефти нет, алмазов нет, даже дождей нет! Мы нищая страна! Но Аллах нам дал Аденский залив, чтобы вы платили за него! И будете платить! Клянусь Аллахом! — Конечно, будем, Махмуд, — успокаивал его Стивенсон. — У вас очень аргументированная и грамотная позиция. Я тоже считаю, что это нужно обсудить в ООН и в ЮНЕСКО… — Fuck ЮНЕСКО! — перебил Махмуд. — Это мы решаем! Мы, понимаешь? Мы установим плату за проход каждого судна — 10 тысяч долларов! И пока вы не примете наши условия, мы будем иметь ваши корабли, а вы будете платить за них в сто раз больше! — Я уже согласен! — воскликнул Стивенсон. — Десять тысяч долларов на сто — это миллион. Завтра привезем, договорились? — Fuck you! Тут оружия на сто миллионов! Я и так снизил вполовину. Но Стивенсона трудно было вывести из себя даже матерными оскорблениями. — Ну какие сто миллионов, Махмуд? — увещевал он сомалийца. — Будьте реалистом. Весь груз застрахован на десять миллионов. А вы же знаете правила страхования. Кто станет страховать на десять миллионов то, что стоит сто миллионов? Все делают наоборот. Поэтому хозяин груза не хочет платить. Если он доставит оружие в Нигерию, а это ваши враги, он получит десять миллионов. И если вы утопите это оружие, он тоже получит десять миллионов! Понимаете? — О’кей! Я согласен на сорок миллионов! Но ни цента меньше! Бай! — И взбешенный Махмуд дал отбой. Стивенсон вскочил с места. — Ура! Я сбил десять миллионов! — За неделю… — горестно сказала Ольга. И с заплаканными глазами привезла ту же видеозапись врачу, приятелю и ровеснику Александра Шиянова. Врач нажатием «мышки» остановил изображение на крупном плане Казина, долго и пристально рассматривал его, даже лупу поднес к его лицу… Ольга и Шиянов напряженно ждали. — Саша, я могу говорить откровенно? — сказал врач по-русски. Шиянов посмотрел на Ольгу. — Доктор, я говорю по-русски, — произнесла она. — Можете быть откровенным. Врач постучал по столу костяшками пальцев и произнес со вздохом: — Ну что я могу сказать? Дело не в том, как он выглядит сейчас. А в том, что без инсулина диабетик может впасть в кому в любой момент. А может прожить, но не очень долго… — Сколько? — спросила Ольга. — Ну, не знаю… При правильном питании — фрукты, овощи, салаты… ну, две недели. Максимум — три… Сколько, вы говорите, он уже без инсулина? — Думаю, что неделю. — А вообще, — вдруг сказал врач, — как он в плавание-то ушел с диабетом? Разве это допустимо? Ольга посмотрела ему в глаза и сказала в упор: |