Онлайн книга «Шарманщик»
|
– Легий любил их, – сказал Хамраш, поднимая голову и вглядываясь в высокую хрустальную башню. – Легия больше нет. – Так скорби вместе с теми, кто пришел сегодня скорбеть. Скорби или молчи. Потому что прах его все еще с нами. – Те, кого ты видишь внизу, плачут не от скорби, и слезы их измеряются не болью утраты, а динариями и драхмами. – Скажешь об этом в Синоде, когда мы будем выбирать нового правителя. – И не только об этом, Хамраш. И не только об этом… * * * В покоях Джаада было тихо. Флаиа стояла возле постели, наблюдая за лицом спящего возлюбленного. – Бог не любит нас, – сказал он, не открывая глаз. – Я люблю тебя, – сказала Флаиа. – Ты не Бог. Ты не можешь любить нас всех. – Сколько мы уже вместе, Джаад? – Триста семьдесят пять… Нет, триста семьдесят семь лет. – Так, может, хоть на один день ты станешь эгоистом и попробуешь думать только о себе? – Если бы я думал о себе, то меня бы не было здесь. – Но ведь я-то здесь. – Ты здесь, потому что ты помогаешь мне поддерживать мое существование. Быть чуть более живым, чем все то мертвое, что вокруг нас. – И поэтому ты ищешь Бога? – Боюсь, это невозможно в этом мире. Мы слишком мудрые, чтобы знать, где искать. И нет надежд, остается лишь искушение, которому мы следуем, как слепцы, игнорируя свое сознание. Знаешь, иногда мне кажется, что если Бог и существует, то он боится нас, потому что мы умнее его и ни одно чудо не сможет удивить нас. Он может истратить всю свою силу, чтобы поразить нашу гордыню, но мы будем лишь качать головой и говорить, что мы все это видели и что это всего лишь банальность. И скажет нам Господь: «Я вечен!» А что мы? Разве это удивит нас? Нет. Мы вершим свою жизнь, спасаем друг друга, множим знания и достижения, продлевая в продолжающихся изучениях жизни тех, кто занимался этим до нас. Наша память, в которой мы снова и снова возвращаемся в прошлое, превращает нас в бессмертных. И чем же удивит нас Господь, если даже его вечность не поражает нас? – Ты просто отчаялся, Джаад. Отчаялся, потому что ты никогда не искал Бога, ты видел его в Легии. В старом мудром Легии, и этого тебе всегда хватало. Но он оставил нас, и теперь ты страдаешь, желая заполнить образовавшуюся пустоту. – Хочешь, чтобы я открылся тебе? – Хочу, чтобы ты стал настоящим, – Флаиа коснулась пальцами его лица. – Как твои скульптуры, Джаад. Клянусь, иногда мне кажется, в них больше правды, чем в тысяче слов, которые мы произносим в Синоде. Потому что слова тают, превращаются в пыль и забываются, так и оставаясь словами, а скульптуры живут вечно. И ты живешь вместе с ними. И не нужны слова. Ты всегда будешь их творцом, а они твоими Богами, в которых ты обречен верить. И их жизнь – это твоя жизнь, а твоя жизнь – это их жизнь. И я люблю тебя, потому что ты именно такой, каким я тебя вижу. В этом хрустальном замке или там, за стенами. Все будет одинаково. – Нет. – Что значит нет? – Ты сама сказала, что слова ничего не значат. Это лишь пыль. Помнишь? – Ты хочешь обидеть меня? – Я хочу, чтобы ты сняла свой хитон. – Зачем? – Хочу вспомнить, как это было триста семьдесят семь лет назад. – Я уже и сама не помню этого. – Но ведь ты говоришь, что любишь меня. – Это не плоть. – И я не увижу это, если ты даже снимешь с себя все одежды? – Ты не там ищешь, Джаад. Попробуй заглянуть в себя. – Там лишь годы. – Очень жаль. – Я все равно хочу, чтобы ты разделась. – По-моему, это лишь обезобразит нас. – Я закрою глаза. – Что же тогда ты увидишь? – Я ничего не хочу видеть. Я хочу чувствовать. – А я не хочу, чтобы ты касался меня. – Тогда уходи. – Иногда мне кажется, что ты самый порочный из всех нас, Джаад. – Иногда мне кажется, что лучше оставить замок. – Не стоит искать силу в своих слабостях. Не стоит искать Бога там, где его нет. – Легий прожил тысячу сто лет, и знаешь, что он сказал мне перед смертью? – Нет. – Он мне ничего не сказал. – Еще одна молчаливая скульптура? – Что ты имеешь в виду? – Он был Богом для нас, а мы были Богом для него. – Порой мне кажется, что ты никого не любишь, Флаиа. Ты пуста, как стеклянное золото стен в покоях правителя. И твои чувства ко мне – это лишь желание оставаться здесь, в замке, которое ты прячешь даже от самой себя. – Когда-то ты тоже был прозелитом, Джаад. И то, что ты поднялся в замок благодаря тому, что Легий выбрал тебя, не делает нас разными. Правитель полюбил твои скульптуры. Ты полюбил мое тело. Мы оба продали свои святыни, и теперь нам остается лишь любить друг друга. Мы – две павших крепости во власти варваров… – Можешь выступить завтра с этими речами в Синоде. – Ты угрожаешь мне? – Всего лишь становлюсь чуть ближе к истине. – Все скоро кончится. Правитель будет избран, и чувства успокоятся, Джаад, – она осторожно коснулась его лица. Почти неощутимо, но он улыбнулся. – Ты моя муза, Флаиа. – Нет, – она качнула головой. – Всего лишь та, кто может разбудить в тебе ее. Теперь же спи. День будет трудным. – Знаю… * * * Большой белый престол был пуст. Облаченные в белые хитоны судьи восседали по его краям, а в центре, протыкая сводчатые потолки, пульсировал мглой краеугольный стержень Саддук. Казалось, что дух Легия все еще присутствует здесь незримым слушателем, хотя ветер уже давно разнес его прах по миру. – Ну пожалуй, приступим, – сказал Хамраш, открывая церемонию… Джаад сидел на большой рубиновой скамье, ожидая, когда его пригласят. Женщина в черном балахоне сидела рядом с ним, и ее белые седые волосы струились по тяжелой ткани к поясу. – Как думаешь, что нас ждет? – спросила она Джаада. – Что и обычно, – он открыл старую книгу и притворился, что читает. – Что это значит? – Что? – Твое безразличие. Почему ты делаешь вид, что не знаешь меня? – Я знаю тебя. – Я знаю, что знаешь, – сказала женщина. Она сняла капюшон, обнажая морщинистое лицо. Джаад спешно отвернулся. От воспоминаний к горлу подкатила тошнота. Долгие ночи, рваные дни. |