Онлайн книга «Чудские копи»
|
И так заразил парня россказнями, что стали они напару ездить сначала по лесам, этих снежных людей высматривать, потом по заброшенным выработкам в горах, искать чудеса всякие – древние ямы с ходами, которые зовутся чудскими копями. Сговорятся тайно, записку напишут и в выходные улизнут куда-то, а куда, ни за что не скажут, и потом от Софьи таятся, перемигиваются и загадочно улыбаются. Несмотря на суровость, сам Коля тоже как мальчишка был и поболее, чем Никита, увлекался всяческими легендами. Иногда придет со смены усталый и молчит, однако наутро проснется раньше ее, лежит, улыбается и курит, дым пуская в потолок. И до того ему станет невтерпеж, что разбудит и давай байки жене пересказывать. То страшные, то веселые или очень грустные. В общем, было у Никиты кому подражать. Однако при этом Коля иного обмана ему не прощал и даже однажды в сердцах выпорол, когда старший сын вместо школы стал ходить на старую водокачку, где шпана на деньги в карты играла, и приворовывать из карманов отчима мелочь. Но это уже не помогло, характер сложился и со взрослостью ложь стала искуснее. Сейчас он откровенно сочинял и отводил свой белесый взгляд к телевизору... – Я думал, обрадуешься, – добавил он разочарованно. – А ты мне даже не веришь... Софья Ивановна чувствовала: пока есть в ней внутреннее сопротивление, оставалась надежда, что видение исчезнет. И если сейчас разоблачить ложь, уличить этот призрак Никиты, припереть к стенке, наваждение пропадет само собой... – А как же ты потом из шахты поднялся? – подозрительно спросила она. – Да ведь, мам, неразбериха началась, людей выводили, – цедил нараспев слова. – Со всех участков побежали... И мы с Витькой. – Что же вас обоих никто не видел? – Мам, мы же там все черные, чумазые. И в масках самоспасателей... Все на одно лицо. В клеть по сорок человек набивалось, штабелем... – Ну а потом-то куда делись? – Убежали... – Как дезертиры, что ли? Это слово ему не понравилось, в белесых глазах чтото блеснуло, вроде как слеза обиды, однако стерпел. – Взрыв произошел по моей вине, мам... – Кто же тебе это сказал? – Сам знаю, – тупо проговорил он, и это значило – врет, выворачивается. – Закурил, что ли? – С Витькой закурили, одну на двоих. Когда поешь, всегда курить хочется... – Ты же никогда не курил! – Только начинал... Чтоб быть взрослее. – Почему тогда твой самоспасатель нашли возле комбайна? – тоном прокурора спросила Софья Ивановна. Крыть ему было нечем. – Может, и не мой, – буркнул он. – Номерок сохранился, твой. Казалось, она сейчас мигнет, и он исчезнет. Но Никита не исчез и не стал призрачнее; напротив, пошевелился, угнездился на табурете, согнувшись и подперев голову тыльными сторонами ладоней, отчего плоть его проявилась ярче в виде мускулистых, могучих рук. – Ладно, – подытожила Софья Ивановна. – Послушаю дальше. И где же ты жил все это время? – Под Таштаголом, – не сразу вымолвил он. – И Витя с тобой? – Со мной, а где еще ему жить? – Значит, прячетесь? Для него такой поворот в разговоре был неприятным, болезненным. – Не прячемся... Живем да и все. – Под чужими фамилиями? – Зачем?.. Под своими. Нас же никто не искал... – Ну и как же ты жил? Семья у тебя есть? – Есть, – оживился Никита. – Жена и сын, четырнадцать исполнилось... Впервые что-то теплое ворохнулось в груди и на миг показалось, перед ней не призрак, не плод ее воображения – настоящий, живой Никита. Однако она тотчас погасила эту вспышку. – Где же они? – спросила насмешливо, чтоб не поддаваться искушению. – Привел бы, показал... И была сражена ответом. – В сенях сидят, мам, ждут. Мы всей семьей к тебе пришли... Стоило в это поверить, и рухнет последняя надежда спасти рассудок... Софья Ивановна села на постели, свесив босые ноги, встряхнулась. – Что же это, боже мой... Никита не пропал, распрямил спину и, кажется, впервые моргнул. До этого не замечала, глядел, как филин... – Позвать? – как-то опасливо спросил он. – Только ты не удивляйся. Жена у меня... В общем, не наша, не русская. – Шорка, что ли? В Таштаголе ведь шорцев много... – Ага, мам, шорка, – согласился с готовностью. – Я позову?.. – Погоди! – она растерялась, чувствуя, как вновь закачались стены, и ухватилась за то, что бросилось в глаза. – А одежда?.. Это что за балахон на тебе? – Нас обокрали, мам, – соврал он смущенно. – По дороге, ушкуйники какие-то напали... – Раздели и разули? – Ну да! Ограбили. Мы же пешими добирались, ночами шли, по железной дороге... Нам бы переодеться во что-нибудь. – Всех ограбили? – Голыми оставили. На полустанке проводница списанные кипы дала. – Какие кипы? – В которых они постельное белье получают на складе. Дырки прорезали и надели... Последние крепи в ее душе не выдержали напора и с треском обрушились, словно подорванная лава. Кровля и подошва почти сомкнулись, оставив узкую, почти непроглядную щель, сквозь которую едва пробивался призрачный свет разума, но уже в виде отражения в зеркале мутной, темной воды... – Ну зови, – обреченно согласилась она. – Теперь уж все равно... И, сидя на постели, стала навязчиво, нервно и както по-ребячьи болтать ногами. Никита встал и на минуту пропал в коридоре. – Вот, оказывается, как сходят с ума, – вслух проговорила Софья Ивановна. – Может, Вероне позвонить? Или Глеба вызвать?.. Мысль эта так и не успела дозреть, поскольку в дверном проеме, ведомая Никитой за руку, появилась женщина. И хоть смуглая лицом, но на шорку вовсе не похожа: лицо длинное, узкое, с нежными очертаниями, волосы ниже плеч, но жидковатые и молочно-белые, а глаза большие и уж точно незрячие – одни белки с крохотной, блестящей точкой посередине. Однако паренек, пугливо взирающий из-за ее плеча, хоть обликом и походил на мать, но кожа на лице у него розовая, как у альбиносов, и глаза вполне нормальные, голубые, разве что с искрой испуга, смешанного с любопытством. – Это моя семья, мама, – удовлетворенно сказал Никита. – Жена... Тея зовут. И сын Радан. Ну, или, понашему, Родя... – Чудные имена, – откровенно разглядывая подростка, проговорила Софья Ивановна. – А жена у тебя что же?.. Слепая? |