Книга Зеркальные очки. Антология киберпанка, страница 19 – Грег Бир, Уильям Гибсон, Брюс Стерлинг, и др.

Это же Гудини! Ну да! В белом кабриолете, с грудастой танцовщицей!

— Деньги на бочку! — выкрикивает он. — И прости-прощай!

Пополь-Вух [43]

Киберпанки славятся своей приверженностью к странному. Марк Лейдлоу даже здесь выбивается из ряда вон. Его сочинения отличаются неожиданными сопоставлениями и ракурсами, а также черным юмором на грани ультрафиолетового. Современные источники влияния устанешь перечислять, лишь бы это было что-то загадочное, интуитивное, экстравагантное.

Предлагающийся вашему вниманию рассказ демонстрирует фирменный лейдлоувский коктейль. В данном случае апокалиптический миф скрещивается с городским фольклором уличных банд. Впрочем, описывать «400 поганцев» бесполезно; лучше погрузиться в рассказ с головой и получить удовольствие.

Марк Лейдлоу живет в Сан-Франциско. Последний выпущенный им роман называется «Dad's Nuke».

Сидим тут и чувствуем, как Клевый Город помирает. Двумя этажами выше нашего подвала, на уровне земли, что-то гигантское топчет многоквартирные пирамиды. Чувствуем, как жизни лопаются подобно электролампочкам. В такие моменты не нужно никаких паранормальных способностей, чтобы увидеть окружающее чужими глазами. Мой мозг взрывают вспышки страха и боли, но ни одна из них долго не длится. Книжка выпадает из рук, я задуваю свечу.

Мы называем себя Братанами, в банде нас — двенадцать. Вчера было двадцать два, но не всем удалось вернуться в подвал вовремя. Наш пахан, Шрам, восседает на ящике и то и дело перезаряжая свою пушку единственной пулей. Плакса Ягуар сидит на коленках в углу на краешке своего старого одеяла и рыдает как ненормальный — на сей раз у него есть повод. Мой Братанище, Нефрит, в поисках программ вращает ручки настройки голотелика, но оттуда, словно вывернутые наизнанку вопли, доносятся шумы статического электричества. Похоже на крики ужаса, взрывающие нам мозг, только крики нельзя выключить, их давят: один за другим.

— Выруби эту хреновину, Неф, пока я ее не закоротил, — командует Шрам.

Он здесь главный, он — наш пахан. У него серые губы и слишком широкая улыбка: душманский скальпель раздвинул ее на обе щеки. Он шепелявит.

Неф пожимает плечами и выключает телик, но то, что мы слышим, не отвлекаясь на него, — едва ли лучше. Грохот далеких шагов, крики с небес, зловещий смех. Шум, кажется, удаляется от нас вглубь Клевого Города.

— Сейчас уйдут, — решает Неф.

— Все-то ты знаешь, — усмехается Клешня О'Тех, копаясь хромированным пальцем во внутренностях будильника, как ребенок копается в носу, — но даже не в курсах, кто это там…

— Я их видел, — возражает Неф. — Мы с Хрипом их видели. Правда же, Хрип?

Я только киваю. У меня нет языка, чтобы говорить. С двенадцати лет я могу лишь хрипеть — тогда мне сделали бесплатную коррекцию за грубое слово в адрес контролеровской распознайки.

Мы с Нефом выходили прошлой ночью, забрались на верх опустевшей пирамиды поглядеть, что творится вокруг. За Ривер-Ран-бульваром [44] горело так ярко, что мне пришлось отвернуться. Неф продолжал вглядываться, он сказал, что видит, как в зареве бегают великаны. Потом я услышал такой звук, как если бы порвалась тысяча гитарных струн. Неф сказал, что великаны выдрали с корнем Большой Мост [45] и забросили его на Луну. Я поднял голову и увидел крутящуюся в воздухе черную арку моста, канаты звенели, резали дым, а она все летела вверх, не падала… по крайней мере, пока мы ждали, то есть не очень долго.

— Не знаю, что это, но оно, возможно, останется тут надолго, — размышляет Шрам, скручивая губы в подобие улыбки. — А может, и вовсе никогда не уйдет.

— Ни… никогда? — Плакса перестает реветь, чтобы выдавить из себя это слово.

— Зачем им уходить? Похоже, они проделали большой путь, прежде чем добраться до Клевого Города. Выходит, у нас тут появилась новая банда, Братаны.

— Как раз то, чего нам не хватало, — выступает Неф. — Только не проси меня с ними махаться. Перо маловато. Уж если Контролеры не смогли их остановить, мы-то что сделаем?

— Неф, братан, слушай меня внимательно, — угрожающе наклоняет голову Шрам. — Если я прошу тебя драться, ты дерешься. Если я прошу тебя спрыгнуть с вершины улья, ты прыгаешь. Ты же знаешь, я прошу об этих вещах лишь затем, чтобы разнообразить твою жизнь.

— Уж как она разнообразна, — ворчит мой братанище.

— Тихо! — вскрикивает Плакса. Он крупнее и старше любого из нас, но мозги его — хуже, чем у десятилетнего. — Послушайте!

Мы вслушиваемся.

— Ни хрена не слыхать, — начинает Скэг.

— Ага! Ни-и-ичегошеньки. Ушли.

Слишком рано он это сказал. Тут что-то громыхает за стеной, под нами дергается бетонный пол, с потолка сыпется. Мы с Нефом заныриваем под стол.

— Ты в порядке, Хрип? — заботливо спрашивает Неф.

Я киваю и оглядываю подвал в поисках Братанов. Дух банды не покинул комнаты — все целы.

И тут двенадцать ртов открывается в удивлении.

Подвал освещен естественным светом. Откуда он тут взялся?

Выглянув из-под стола, я через два разверзшихся этажа ловлю взглядом исчезающую луну. Сотрясение открыло небесам недра многоквартирного улья. По краям расселины зияют переборки потолков-полов; канализационные трубы, словно паутинки, висят в воздухе; из болтающегося матраса сыплется наполнитель.

Черный дым затягивает луну. Тот самый дым, который мы видели над городом вчера, когда звезды плевались искрами, как сигнальные огни вокруг дорожной аварии. Вместе с ним крадется аромат духов Леди Смерти.

Шрам становится поперек трещины, проходящей через центр комнаты.

Он сует пушку в карман. Серебро единственной пули запачкано кровью Шрама. Он хранит ее для Душмана, одарившего его такой улыбкой, пахана по прозвищу Низверх.

— Ладно, банда, — решает Шрам. — Выбираемся отсюда, пронто.

Тех и Неф отдирают от двери доски. Еще с тех времен, когда все пошло наперекосяк в Клевом Городе, подвал оборудован системой безопасности. Тех так напичкал стены глушилками, что, когда контролерские распознайки вышли на поиски хат, они распознали тут лишь пустую комнату с канализацией. А нас — ни фига.

Лестница за дверью повернулась под сумасшедшим углом, но с ней мы справимся. Я оборачиваюсь назад, чтобы в последний раз взглянуть на подвал, который почти уже считал своим домом.