Онлайн книга «Меркурий - до востребования»
|
– Неужели нельзя было меня подождать, рядом пять минут постоять, – раздался голос Марка. «Немного сбивчиво, но в целом для первого раза ничего», – произнес Устюг. – Ты думаешь? – Я думаю, если мы вместе, то надо держаться друг друга, – Марк был очень раздражен. – Вместе приходим, вместе уходим, вместе вкушаем, хором обсуждаем, – Пупель улыбнулась сквозь слезы. – Не надо иронизировать, в этом на самом деле есть своя прелесть. Голос Устюга перекрыл нытье Марка: «Так, о речи... Что касается настроя и темы, то все правильно, но форма! Форма совсем убогая: все эти сравнения – огурцы, рынки – слишком в лоб, сплошное резонерство. Ты же пишешь прозу, почему речь такая косноязычная и топорная?» – Я растерялась. – Прекрати паясничать, – взорвался Марк. – Столько народу вокруг, мысли сбились в кучу, я что-то лепетала. Марк окинул настороженным взглядом Пупель. – С тобой все в порядке? – задал он классически безразличный вопрос. «Зато, наверное, легче на душе стало?» – голос Устюга звучал мягко и успокаивающе. – Да, мне гораздо лучше. Марку явно не хотелось обсуждать ее самочувствие. Он пропустил последнюю фразу мимо ушей и бодрым голосом начал пересказывать свой разговор с Сусанной. – Так хорошо все перетёрли. Вся Москва практически уже охвачена моими ангелами. Теперь она хочет попытаться впарить их Симу. Он тут на выставке сейчас тусуется, представляешь, только что в ее галерею заходил. Разминулись буквально на пять минут. – Это еще кто? – Есть один деятель. Крупная птица, матерый человечище. – Редкая, говоришь? – Не то слово, магнат-меценат. А Сусанна – баба хваткая. Говорит, к нему трудно пробиться, но она ему столько сейчас напела комплиментов, жопу прямо лизала, он вроде был благожелателен, обещал в ее галерею заглянуть и карточку свою дал. Это очень обнадеживает, мало ли, вдруг выстрелит. Типа, попытка не пытка, сейчас на мелкую пластику такой спрос, картинами поднаелись, теперь им скульптурки хочется. – Сколько можно ангелами торговать? – этот вопрос Пупель был впервые обращен к нему. – Моя мечта – по-настоящему, по-большому поставить это дело на хороший поток. – Слушай, Марк, а ты не боишься? – Я не думаю, что она сильно будет нагреваться на мне, скульптура вещь дорогая, максимум пятьдесят процентов. Пупель посмотрела на него изучающе. После короткой паузы она произнесла: – Потоки – опасное дело, иногда они смывают все на своем пути, особенно неприятны мутные селевые потоки. «Вот уела так уела!» – Устюг просто давился от смеха. Пупель улыбнулась. – Что ж, нам пора, – сказал Марк. – Дело сделано, с Сусанной, я думаю, все будет хорошо. Глазки у нее загорелись, ты все посмотрела? Пупель опять улыбнулась. – Я не только все посмотрела, я еще публично высказалась. – Где? – Прямо тут, на этом самом месте. Марка это все не интересовало. Он находился в состоянии удовлетворенного человека, и ничто его зацепить не могло. – Поужинаем? – предложил он. – Где? – Сегодня хочется чего-то очень простого и скромного. «Сегодня! – подумала Пупель. – Жадность, жадность и еще раз жадность». – Сыру можно в магазине купить, – пропела она. – Водички тепленькой попить, – это не было произнесено вслух. Марк сарказма не уловил, он на минутку задумался и пафосно произнес: – Сыру я не хочу, может – шашлычку в «Старом кувшинчике». Пупель терпеть не могла этот чертов «Старый кувшинчик», дешевый ресторанчик с невкусной кавказской кухней и отвратительно-громкой музыкой. Она сначала хотела резко что-то вякнуть, но потом ей стало лень, и она молча кивнула. – Пойдешь с нами в хренов «Кувшинчик»?! – громко спросила она невидимого Устюга. «Ты меня приглашаешь? – Устюг захихикал. – Ничего, к сожалению, не получится, я не думал, что ты так его терпеть не можешь». – Я его не так терпеть не могу, я его терплю, просто вышло бы смешно. «Из преданий своей семьи я знаю, что мой прадедушка или прапрадедушка употреблял пищу. Но это, сама понимаешь, было очень давно, для меня это архаика. Я не смогу в «Кувшинчике» выступить в роли всепоглощающей прорвы, просто посижу, потрепаться могу туда-сюда». – А туда-сюда это что? «Это фигурально, опять не то, что ты подумала». – Я этого не думала, ты же знаешь. «Это я тебя подколол». – Значит, все-таки ты привидение? «Если человек не употребляет пищу – он привидение. Нормальная женская логика...» – Человек не может жить без пищи и тем более без воды. «Боже мой, что я слышу? Если я не ем сыра и не пью воду, значит, я не могу существовать, так, по-твоему?» – А что ты ешь? «В траве ловлю я мотыльков...» – Где же я тебе их сейчас поймаю? «Выставка подействовала на тебя подавляюще...» – А ты и рад! Смейся, шути, а я, между прочим... – Да что с тобой сегодня? Что ты молчишь? – Марк скорчил недовольную гримасу. – Мы идем в «Кувшинчик»? «Вперед в «Кувшинчик»! Мне тоже захотелось чего-то простого и скромного, устаешь от пышности и богатства!» – выкрикнул Устюг. Пупель хихикнула. – Идем, идем, – кивнула она Марку и бодро направилась к выходу. История Пупель Это случилось в конце зимы. Пупель отправилась в мастерскую Севашко. Шел мокрый снег. На улице было совсем неуютно. Слякоть и всякие сырогнилости. Пупель мужественно преодолевала все, практически не замечая погоды. Она думала о новой модели у Севашко. Натурщица Люда на стуле. Вроде бы ничего особенного, ученики часто рисовали сидящую обнаженную натуру. Это было рутинным мероприятием. По методе Севашко нужно было сначала посадить натуру в листе – незыблемое правило, – а потом отмоделировать и придать характер, проще пареной репы. На прошлом занятии Пупель добросовестно выполняла правила: усадила Люду в листе и даже начала моделировку. Когда Пупель приступила к этой самой пресловутой моделировке, она неожиданно взглянула на Люду, так сказать, отстраненным взглядом, неметодическим таким простым взглядом. Она увидела не натурщицу Люду в положении обнаженной сидячей натуры, а нечто совсем другое. Пупель вдруг ошеломило очень специфическое лицо, которое находилось в полном диссонансе с фигурой. Крепко сложенная молодая фигура абсолютно не сочеталась с измученным увядшим лицом страдающей инфанты, которая состарилась от внезапного горя. Пупель еще тогда, на прошлой постановке решила, что обязательно нарисует Люду именно так, в образе страдающей испанской инфанты. |