Книга И пели птицы..., страница 115 – Себастьян Фолкс

Его рука понемногу согревалась между ладонями Элизабет.

В комнату въехала тележка с чаем и, металлически полязгивая, направилась к ним.

— Приветик, Том. Да у тебя гостья? — прогудела толкавшая тележку женщина. — Что ты делаешь с такой хорошенькой девушкой? Опять за прежнее принялся? Знаю я тебя, старого прохвоста. Я чаек вот здесь оставлю, ладно?

Она опустила чашку на столик рядом с локтем Бреннана и доверительно сообщила Элизабет:

— Никогда его не пьет. Хотите чашечку?

— Спасибо.

Тележка покатила дальше. Элизабет пригубила чай, почувствовала, как горло ее восстает против ни на что не похожего вкуса, и поспешила вернуть чашку на блюдце.

Она оглядела комнату. В жаркой духоте сидело десятка два человек. Никто не разговаривал, впрочем, один старик слушал что-то по маленькому радиоприемнику. Все смотрели перед собой. Элизабет попыталась представить себе, что это такое — провести шестьдесят лет в подобном месте, где один день ничем не отличается от другого. Бреннан заговорил снова, беспорядочно перескакивая с воспоминания на воспоминание. Слушая его, Элизабет начала понимать: он уверен, что живет в том времени, которое помнит, оно-то и стало для него настоящим. А помнил он по большей части рубеж двух столетий и ранние сороковые, бомбежки Лондона.

Элизабет еще раз назвала имя деда; если Бреннан не откликнется на него, она оставит старика в покое, не будет больше лезть в дела, которые ее не касаются.

— Мой брат. Я вернул его, все как надо. Всегда о нем заботился, вот так.

— Ваш брат? Он тоже был на войне? Воевал вместе с вами? И с моим дедом? С капитаном Рейсфордом?

Голос Бреннана окреп:

— Мы все считали его чокнутым, этого капитана. И сапера, который с ним дружил, тоже. Мой приятель, Дуглас, говорил: «Странный мужик». Но обнимал его, когда он умирал. Они все были чокнутыми. Даже Прайс. Команд-сержант. В день, когда все закончилось, он выскочил из землянки голым. Его увезли в психушку. Опять мне чай принесли. Я же говорил, не хочу. Мой брат был добрый. И рыбу ловил вкусную. Кусочек рыбки — отличная штука. Видели бы вы тот салют. Вся улица танцевала.

Он снова сбился со счета времени, но Элизабет его слова тронули. Ей даже пришлось перевести взгляд с Бреннана на оранжевый с коричневым ковер.

Важно было не то, что он сказал. Он сказал, что ее дед был странным, что бы это ни означало; сказал, что они считали деда и его друга чокнутыми — хотя и с этим не все ясно, — что он утешал умиравшего солдата. Ей не хотелось давить на Бреннана, добиваться подробностей. Даже если бы в голове у него посветлело настолько, что он смог бы их вспомнить, это мало что изменило бы. Важны были не слова Бреннана, а сам факт: какая-то часть его раздробленного сознания помнила деда. И услышав тонкий голос, исходивший из изувеченного тела старика, она словно прикоснулась к цепочке сохраненных им впечатлений.

Она сидела, ощущая огромную нежность к нему, держа его руку, а он опять начал пересказывать то немногое, что еще мог припомнить. Просидев так минут десять, Элизабет поднялась.

Она поцеловала Бреннана в щеку и торопливо пошла через гулкую, как пещера, комнату. Уже от двери пообещала навестить его снова, однако заставить себя оглянуться на тельце в кресле, которое оно занимало шестьдесят лет, не смогла.

Покинув высокие стены викторианского здания, Элизабет побежала к морю. Постояла на прибрежной дороге, под дождем, глотая соленый воздух, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони. Ей удалось восстановить очень важную связь. Все-таки она не зря приехала сюда. Но вот что было выше ее сил и сейчас заставляло ее выкрикивать скверные слова и едва ли не заламывать руки — так это невозможность вернуть бедному Бреннану его жизнь и отменить его злосчастное прошлое.

— Тебя, — сказал Эрик, утомленно протягивая Элизабет телефонную трубку, за которой тянулся длинный, завязавшийся узлами провод. — Мужчина.

— Мужчина, — повторила Элизабет. — Какая скрупулезная точность, Эрик.

Звонил Роберт. Неожиданно выяснилось, что ему придется провести этот вечер в Лондоне, не хочет ли она повидаться с ним у него на квартире?

— Прости, что я так, с бухты-барахты, — сказал он. — Сам об этом только-только узнал. Ты, наверное, занята.

Элизабет собиралась пойти в кино, а оттуда на вечеринку — где-то в южном Лондоне.

— Ничего я не занята, — сказал она. — Около восьми, ладно?

— Тогда до встречи. Посидим дома, ладно? Я куплю чего-нибудь поесть.

— Не утруждайся. Я с собой привезу, — быстро сказала она, зная по опыту, чего способен накупить Роберт.

Предупредив знакомых, чтобы на вечеринке ее не ждали, Элизабет направилась в кабинет Эрика, узнать, не нуждается ли он в помощи.

— Итак, — сказал он и уронил полдюйма пепла на свой кардиган, — странствующий рыцарь наносит короткий визит.

— Хорошо бы ты не подслушивал мои разговоры.

— Это каким же образом? Ты же используешь контору как центр своей светской жизни.

— Не такая уж она у меня и бурная, ты не находишь? Один мужчина раз в месяц. Могло быть и хуже. Развеселись, Эрик. Давай я приглашу тебя на ланч.

Эрих вздохнул.

— Ладно. Только не у Лукки. Им я уже сыт по горло. Что ни день, одни и те же подносы с одними и теми же сэндвичами. По-моему, он просто намазывает свежую сардинную пасту поверх старой. А нижний слой датируется пятьдесят пятым годом и знаменует миг появления Лукки в Лондоне.

— Откуда ты знаешь, когда он сюда переехал?

— Видишь ли, мы, иммигранты, держимся один за другого. Нас всех пугает ваша проклятая полиция и правила, установленные вашим министерством внутренних дел. Так что дата приезда — штука важная.

— Так это их в министерстве внутренних дел обучают бутербродными управлять? Вот посмотри, итальянцы приезжают к нам из разных уголков своей страны, все они выросли на вкуснейшей еде, а здесь готовят одни и те же яйца под майонезом, одни и те же черствые бутерброды с сардинной пастой и один и тот же кофе с желудевым вкусом — это при том, что в Италии кофе больше похож на нектар. Их что же, иммиграционная служба снабжает сборником дрянных рецептов — или как?

— Не уважаешь ты бедных беженцев, а? Поосторожнее, не то потребую, чтобы ты сводила меня в лучший ресторан Лондона.

— Как скажешь, Эрик. Я с удовольствием.

— Боже ты мой, этот мужик привел тебя в хорошее настроение, нет? В колокольчик позвонил. Очень похоже на крысу Скиннера [19] .

— Ты имеешь в виду собаку Павлова?