Книга Сволочей тоже жалко, страница 6 – Виктория Токарева

– Его, наверное, предупредили, – предположила Люська. – Он знал на что идет.

– Он думал, что пронесет. Не посмеют.

– Листьева не побоялись убить, а Владик кто? Кому он нужен?

– Своей матери, – сказала я.

– И всё. Делов-то…

Я заметила: Люська ожесточилась за последнее время. Она выгнала Володьку из дома. Он спал в слесарной мастерской. По вечерам собирал в парке бутылки.

Криминальные девяностые накрыли страну. Человеческая жизнь не стоила ничего. Смерть собирала свой урожай.

Жилистая Ольга ходила по поселку с черным лицом. У нее в Москве убили сына.

Кто? За что? Узнать было невозможно. Обрублены все концы. С Ольгой никто не хотел разговаривать. Куда бы ни обращалась, ее не слушали. Смотрели сквозь, будто она не человек, а привидение.

Ольга сунулась к самой большой знаменитости поселка. Он составлял нашу гордость, этакий козырный туз в колоде. Он впустил Ольгу в дом, выслушал с подобающим лицом.

Ольга попросила Туза выйти по своим каналам на самого главного генерала. Пусть генерал все выяснит и накажет виновных или хотя бы – объяснит.

Козырный Туз посочувствовал, покивал, пообещал, но никуда звонить не стал. Он мог обратиться к самому главному один раз в жизни. Такой этикет. И вот этот один раз он хотел оставить для себя. Сохранить для себя такую возможность. Мало ли что может случиться в жизни…

Кончилось ничем. Ольга ничего не узнала. Я смутно догадывалась: в Москве был введен комендантский час. Его скоро отменили, через несколько дней. Но в эти несколько дней по Москве гулял беспредел, Варфоломеевская ночь, свобода для бандитов и ментов. Выплескивались низменные инстинкты плюс вседозволенность. И вот тут уж действительно невозможно восстановить: кто, за что и зачем?

Ни за что и ни зачем. Так.

У родственника моей подруги, мужа Нэли, случилось прободение язвы. Он долго не вызывал «скорую», надеялся, пройдет. Но не проходило. «Скорая помощь» отвезла его в первую попавшуюся больницу, там его оперировал первый попавшийся дежурный врач, и родственник благополучно умер на рассвете, как положено.

Нэля осталась одна.

Как она приняла это известие – я не знаю, но догадываюсь. Нэля была на двадцать лет старше мужа и должна была умереть первой. А что получилось? Она осталась одна, беспомощная, неподвижная, и даже лекарства привезти некому.

Люська утешала в своем духе. Она сказала:

– Нэля, но ведь когда-то это должно было случиться.

– Много позже, – не соглашалась Нэля. – Хотя бы через десять лет.

– Десять лет туда, десять лет сюда, мелочи это…

– А я? Я совсем одна.

– Ну и что? И я одна.

– Какое несчастье… – Нэля закрывала лицо руками.

– А кто сказал, что человек должен быть обязательно счастлив? Вам вон как повезло. Жопой в масло попали. Вас всю жизнь любили, то один, то другой… Попользовались – и хватит…

Через неделю приехал племянник со своей девушкой и с нотариусом. Следовало переписать на него дом.

Нотариус разложил документы и поставил галочку, где подписать.

– А лекарства вы привезли? – спросила Нэля.

– Ой, мы забыли, – смутилась девушка.

– Про нотариуса не забыли, – заметила Люська.

– Но ведь Нэле девятый десяток, – напомнил племянник. – Умрет – и ни дарственной, ни завещания. Кому дом?

«Мне», – подумала Люська, но вслух не озвучила.

Далее все покатилось своим чередом. Нэля сидела без лекарств и без денег, грустная и тихая.

Люська забегала к ней каждый день, приносила еду. Что называется, делилась последним куском. Нэля ела мало, но не есть совсем она не могла.

Племянник должен был привозить пенсию, у него была доверенность, но эта скромная пенсия оседала в карманах племянника.

Люська договорилась насчет машины, погрузила туда Нэлю, и они поехали в Москву, в сберкассу. Переписали доверенность на Люську, заполнили нужные бумаги. Пенсию стала забирать Люська, раз в месяц. Скромная пенсия плюс натуральное Люськино хозяйство – вполне можно жить.

Володька кормил себя сам: собирал бутылки, сдавал металлолом плюс зарплата электрика…

Володька похудел, выглядел вне возраста – молодой старик, видно, что человек опустился. Никаких интересов, кроме одного.

Люська имела в поселке своих постоянных клиентов и каждому норовила сказать правду в лицо. На нее не обижались, учитывая ее уровень и социальное положение. Вот если бы, скажем, министр культуры пришел лично на дом и выразил свое неудовольствие… Или Хиллари Клинтон приехала в Россию, завернула в наш поселок и объявила, что мусорные баки воняют. Тогда было бы неприятно. А Люська, что Люська…

– Век, – она простирала ко мне руки, – правда, Век… Я за ней хожу, как за ребенком. Почему бы ей не отписать мне дом.

– У тебя есть дом, – напоминала я.

– И что? Я один дом продам, деньги выручу. А денег много не бывает. Век, я правду скажу: от меня хоть какая-то польза, от племянника никакой. Сволочь, и больше никто. А что, нет? Ты скажи Нэле, пусть она мне дом отпишет.

– Скажи сама. Я с ней не знакома.

Я отказалась от посреднической миссии, но в глубине души была согласна с Люськой.

От Люськи – реальная польза: каждодневный уход, душевное тепло. А от родственников – только потребительство и хамство. И больше ничего.

Люська-маленькая выросла. Ей было уже семнадцать лет.

Нэля жила себе, хотя и передвигалась на коляске. Ей было уже под девяносто, но голова ясная.

Я часто думала, в чем причина долголетия? Во-первых, гены. Во-вторых, характер. Нэля была совершенно беззлобная и независтливая. В ней не было никакого говна, как говорила Люська. Ей нравилась ее жизнь. Всегда, во все периоды. И сейчас тоже нравилась: природа, воздух, экология, Люська-большая и Люська-маленькая.

Нэля любила повторять: «Старость – это время свобод».

Люська-маленькая тоже любила Нэлю. За доброжелательность. Нэле все нравилось, а Люське-большой все не нравилось. Все сволочи и фармазоны, все жадные, за копейку зайца догонят и пернут.

Нэля не считала жадность недостатком. Она объясняла жадность как инстинкт самосохранения. Деньги – защита. И, конечно, жадность – от бедности.

В России после перестройки стало очень много бедных.

– Нэль, а как это получилось, что твой моложе на двадцать лет, а умер первый? – простодушно вопрошала Люська.

– Я от него этого не ожидала, – скорбно отвечала Нэля. – Как он мог?

– Чего? – не понимала Люська.

– Бросить меня одну на произвол судьбы.