Онлайн книга «Та, что гасит свет»
|
Она встала: — Так ты ни во что и не въехал. Я же тебе говорю: «Сердцу не прикажешь!» — И у него, конечно, есть джип… — Конечно. — И у него тоже своя автостоянка… — Нет, у него свой автосервис. — То есть это еще круче? — Ага. — Сколько ему лет? — Двадцать восемь. — Ладно, оставайся, только по телефону не болтай, ты мне будешь мешать работать, и не шуми. — А телик включать можно? — Да, конечно, включай, но чтобы он не орал на всю квартиру. Утром, перед уходом, Наталья притащила в спальню журнальный столик, поставила на него завтрак. Это были сырники со сметаной — вкусно, черт побери! «Зараза, — подумал Борис Антонович. — Вертит мной, как хочет». — До вечера? — спросила Наталья. — Да, — жуя, ответил он, — до вечера. Шли дни. Зашел Саша, очень удивился и расстроился, узнав, что замок менять не надо. Заехал Иван Анатольевич с массажистом. Последний помял бедра и икры Борису Антоновичу, сказал, что тот в порядке, а его помощь понадобится только после операции. Шли дни… И каждый следующий был похож, как две капли воды, на предыдущий. Телефон молчал. Черная тоска нападала порой на Бориса Антоновича, от нее холодело сердце и закладывало уши, как в самолете. От бессильной ярости он ночами зубами рвал подушку, но наступал новый день, и он садился за работу… Часть вторая Боль накатывала волнами. Кололо в спину, шею, однажды Борис Антонович долго не мог разогнуть правую руку. Он крепился, в кресло залезал самостоятельно, путешествовал в ванную и на кухню, во двор выезжать не рисковал. Из-за болей не мог спать. Иван Анатольевич принес ему феназепам. Наталья по собственной инициативе купила донормил. Иногда ночью, в дремоте, он кричал, ничего не соображая. Она вставала, приносила ему водки. Борис Антонович выпивал, становилось легче, он засыпал. Раньше Борис Антонович бороду подстригал, сейчас из-за физических сложностей забросил это занятие, оброс, как Робинзон Крузо. Перевод у него приняли, но придрались к каким-то мелочам, которые он мог исправить буквально за два часа, и заплатили вдвое меньше. Однажды глубокой ночью он неожиданно проснулся. Перед сном он съел лошадиную дозу снотворного, и спать ему действительно хотелось. Но раз уж пробудился, Борис Антонович решил наполнить утку и попить. Вытерев ладонью усы и бороду от капель минеральной воды, он вдруг замер. Ему послышались легкие женские стоны. «Привет, таблеточки. У меня уже глюки, я слышу голоса», — подумал он. Но стоны повторились. Борис Антонович, похолодев, прислонил ухо к стене. Звуки стали четче. «Наташка! О боже!..» Он бросился с кровати в свое инвалидное кресло, но промахнулся, упал на столик, перевернул его, грязная посуда со звоном полетела на пол. Борис Антонович схватился за ручки кресла, диким усилием втянул в него свое тело и, дрожа от ярости, покатил в другую комнату. Нашарил на стене выключатель, зажег свет. Дивная картина открылась его взору: на диване разметалась в вольной позе в мятой юбке и лифчике его супруга, а рядом с ней раздетый по пояс здоровый мускулистый парень. Парень поднял голову и улыбнулся. — Да ты что, охренела?! — вне себя заорал Борис Антонович. — Мужик, ты извини… — начал парень. — Наташка домой проводить меня попросила, я не знаю, как-то все само собой вышло. Но мы ничего не делали, только целовались. Мужик, извини, я не думал, что так выйдет! — Какой я тебе «мужик», сопляк! Пошел вон отсюда! — Я у себя дома! — вдруг завизжала Наталья, приподнявшись. Судя по всему, она была здорово пьяна. — Что хочу, то и делаю! Вован! Что ты смотришь на него! Запри его в спальне, подопри дверь столом и трахни меня нормально! — Да ты, подруга, — вскочил ее любовник, — совсем обалдела! Сказала, что он всегда принимает снотворное и спит, как сурок, а теперь я с тобой должен… при нем? Я что, похож на извращенца? — Ссыкун! — взвизгнула Наталья. — А еще мужик называешься! — Не, брат, — повернулся Вован к обалдевшему Борису Антоновичу. — Ты, правда, того… извини. Я пошел. — И он стал натягивать рубашку с чудовищными узорами. «Наверное, это сейчас модно», — зачем-то подумал Борис Антонович. — Ссыкун! — еще раз крикнула супруга и гордо выпятила грудь. — Созвонимся, — бросил Вован и хлопнул дверью. Борис Антонович словно потерял дар речи. — Ты, ты… — сипел он. — Ну что я? Я хочу трахаться! Трахни меня сам, если можешь! У тебя вообще еще стоит? Он с силой толкнул колеса, оказался рядом с ней и с размаху ударил ее ладонью по щеке. — Ха! — крикнула она. — Наконец-то первый мужской поступок! Давай еще! — Ты просто выродок рода человеческого! Она наклонилась к нему так близко, что он явственно почувствовал запах стойкого перегара, и прошипела: — Еще раз ударишь, я тебя опрокину вместе с твоей коляской, и будешь на полу до завтра валяться, пока сиделка не придет! — Ты не стерва, ты не гадина… Ты просто какое-то моральное чудовище! — заключил он и, трясясь, покатил на кухню. На столе стояли почти полная бутылка «Столичной», пустые рюмки и тарелка с нарезанными солеными огурцами. «Свиньи, — подумал он, — типичные свиньи», наклонился, стал вышвыривать из кухонного шкафа кастрюли и сковородки, пока не добрался до спрятанной у самой стенки бутылки «Чиваса». Снял с полки стакан, налил себе, выпил. Открыл холодильник, нашел пакет с соком, плеснул в тот же стакан, запил. Вошла Наталья. — О! Вискарик! Припрятал от жены, да? Заначечка? — Жри свою водку, алкоголичка хренова! — И выжру! А то меня сегодня что-то прет! И она быстро налила себе стопку и залпом, по-мужски, запрокинув голову, выпила. Еще и крякнула от удовольствия. Боже, как же это было противно! Руки его дрожали, он взял новый стакан и наполнил его почти до половины. — Тебе здесь больше не пить. Вали отсюда прямо сейчас! Она уселась на стул и, показалось, даже устроилась поудобнее. — И куда же я пойду ночью? — Да мне плевать. К маме! На вокзал! Еще и в клуб успеешь, найдешь кого-нибудь для любимых утех! — Не хо-чу, — проговорила она по слогам. — Слушай! — Наталья наклонила голову. — А может, я тебе сделаю быстренький отсосик, и ты меня простишь, хотя бы до утра? Борис Антонович швырнул в нее пустой стакан, она легко уклонилась, стакан, ударившись о стену, вдребезги разлетелся. — Вон! Вон! — Да не ори ты, никуда я не пойду: — Наталья стала наливать себе новую порцию. — И разводиться не собираюсь. Кто сказал, что тебя прооперируют успешно? Немцы вон уже пытались. Ты-то все дрыхнешь под феназепамом, а я сама слышала, как Анатольевич говорил Сашке на этой же кухне, где я чай им заваривала: шансы пятьдесят процентов. Ты понимаешь, что это значит? Ты же можешь просто сдохнуть под скальпелем! А сдохнешь — квартира моя, я единственная наследница. Зачем мне такой шанс терять? А машину я уже давно на маму переписала. И Вована я из семьи все равно уведу — мои губки и язычок лучшие в мире! |