Книга Нефритовые четки, страница 72 – Борис Акунин

– А я впервые только здесь, в Америке. И поразился – будто про меня написано. Как Лопухов в Америку уехал, помните? А про «разумного эгоиста»? Я для себя эту формулу ещё будучи студентом вывел. Что хорошо житься на свете мне будет только тогда, когда вокруг не станет сирых и обездоленных. И нужно это не им, а мне самому. Для морального комфорту. Иначе кусок в горло не полезет, сколько его маслом ни намазывай. – Полковник усмехнулся. – Славный я был юноша, только очень уж арифметический. Всех людей мечтал в одно уравнение выстроить, под формулу «свобода-равенство-братство» подогнать. Собирался посвятить свою жизнь борьбе с крепостным рабством. Но крестьян царь-батюшка и без меня освободил. Тогда я отправился в Америку, сражаться за освобождение чернокожих рабов. Не смейтесь, – сказал он, хотя Фандорин и не думал смеяться. – Двадцать лет мне было. Величайшей книгой в те годы я почитал «Хижину дяди Тома», слезы над ней лил.

Он фыркнул над своим былым прекраснодушием, и Эраст Петрович воспользовался паузой, чтоб спросить:

– А п-почему вас называют «полковником»?

– Знаете, во время войны между Севером и Югом добровольцам давали временные звания – так называемые бреветные. Солдат-то было много, а кадровых офицеров мало. Ну, я и довоевался до бревет-полковника. Глупый был, храбрый. В двадцать лет мало кто смерти боится.

Эту мысль Эраст Петрович сегодня слышал уже во второй раз.

– А теперь боитесь?

– Боюсь, – без колебаний признался Стар. – Столько дел надо переделать, умирать жалко.

У Фандорина возник ещё один вопрос:

– Про формулу «свобода-равенство-братство» вы отозвались как-то иронически. Разочаровались, что ли?

– Увы. Это великая иллюзия. Нет ни свободы, ни братства, ни равенства. Судите сами. Ответственный человек не может быть свободным от долга и обязательств, а людям безответственным грош цена. Согласны? Теперь по поводу братства. Когда все люди тебе братья – значит, никто тебе не брат. Родных и любимых не может быть много. С равенством тоже не получается. Люди неравны, и никогда один из них не заменит другого. Это научный факт. И слава Богу, что нет никакого равенства. Есть люди сильные и везучие, вроде нас с вами, – дружелюбно улыбнулся полковник. – С таких и спрос больше. Они должны выкладываться на всю катушку и помогать слабым, но только не делая из них паразитов, не унижая подачками с барского стола.

– И как вам, удаётся? С вашими шахтами и копями?

Стар будто не расслышал сарказма. Немного подумал, что-то прикинул, кивнул.

– Пожалуй, удаётся. Для «разумного эгоиста» Америка – отличная страна. Дел прорва, не меньше, чем в России, но власть не ставит предпринимателю палки в колёса. Особенно хорошо работать у нас на Западе. Лучшее на земле место для сильного и везучего. Вот смотрите. На меня работает пять тысяч человек. Я – капиталист? Да. Эксплуататор? Нет. Двадцать процентов прибыли трачу на расширение производства, десять – на личные нужды, это по-честному. А всё остальное идёт на оплату труда и улучшение жизни моих работников. У меня каждый получает по труду, по заслугам. Так что, считайте, я на своих предприятиях воплотил основной принцип социализма.

Задорно блеснув стёклами, Маврикий Христофорович расхохотался, а Фандорин внёс коррекцию в первоначальное впечатление: этот человек похож не на «дядю Сэма», а на поседевшего Чернышевского – бородка, очочки, насмешливый тонкогубый рот.

– Вот и мой дом, – объявил полковник, направляя коляску в ворота, за которыми густо зеленели ещё не тронутые осенью деревья.

После чудо-вагона Эраст Петрович ожидал увидеть нечто грандиозное – какой-нибудь колоссальный нуворишеский дворец, но дом магната оказался совсем невелик.

– Я вроде Петра Первого, – усмехнулся Стар, поймав удивлённый взгляд гостя. – В личной жизни излишеств не признаю. Здесь мой Монплезир, где мне хорошо и уютно.

– Не признаете излишеств? А вагон?

– Это для пускания пыли в глаза. Приедешь на таком в Вашингтон, Нью-Йорк или Чикаго, сразу видно – солидный человек прибыл. Погодите, вы ещё моей кареты не видели. Это, доложу я вам, нечто. Потом продемонстрирую, а пока – милости прошу.

Дом был хоть и скромен убранством, но очень умно спланирован и оснащён всеми современными удобствами. Электричеству, телефону и телеграфному аппарату Фандорин не удивился, но в ванной имелся настоящий douche с горячей водой. Это на диком-то Западе!

Пока гость отмывался от угольной пыли, а потом занимался своим туалетом и одевался в свежее, хозяин находился здесь же, в ванной, так что беседа ни на минуту не прерывалась.

– Как вы уже могли заметить, я алчен на время, поэтому желал бы перейти к сути дела, – сказал Стар, усаживаясь на табурет подле умывальника. – Надеюсь, вы не стеснительны?

И поведал следующее.

В тридцати милях от столицы графства расположена горная долина Дрим-вэлли. Там уже четверть века обитает русская община. В идеалистические 60-е годы большая компания мечтателей обоего пола отправилась в Новый Свет строить земной рай, по заветам Фурье и Чернышевского. Молодые люди предпочли бы создать свой фаланстер на родине, но это было небезопасно. Над их кумиром Чернышевским уже витала тень Петропавловки, горячие головы из числа нигилистов начинали перешёптываться о тираноубийстве. Будущие же коммунары причисляли себя не к разрушителям, а к созидателям и свято верили в непротивление Злу насилием.

– Между прочим, правильно сделали, что уехали. Вовремя, – заметил Маврикий Христофорович. – После выстрела Каракозова их бы всех, не разбирая, отправили «мирно созидать» на сибирскую каторгу.

Первоначально поселенцев было двадцать человек: четырнадцать мужчин и шесть девушек. Они хотели основать ячейку нового жизнеустройства, которое зиждилось бы на честном и здоровом труде. Без эксплуатации, без семейного рабства. Всё общее: земля, скот, инструменты, дети. Из личного только одежда, обувь и предметы интимного туалета.

– Председателем выбрали некоего Кузьму Лукова. Он единственный среди этой городской молодёжи разбирался в сельском хозяйстве, ибо был сын мельника и студент Петровской земледельческой академии.

Кое-какие деньги у мечтателей были, ведь некоторые из их числа принадлежали к хорошим фамилиям. Переселенцы вполне могли бы купить плодородный участок где-нибудь на обжитом Востоке, но собственность на землю противоречила их воззрениям, поэтому молодые люди отправились на Дикий Запад, в Монтану, где земля была свободная и бесхозная.