Онлайн книга «Роман без последней страницы»
До Покосного доехали – еще не стемнело. Манечка поднялась. – Вставай, Митенька, нужно идти. Проня обернулся. – Пусть лежит. Довезу вас до Чистовитого. – Так ведь тебе ехать в Покосное. – Кто знает, когда я приеду, – он поправил тулуп, на котором лежал мальчик, укрыл его свободной полой. – До вашей деревни рукой подать. Обернусь – никто не узнает. – Спасибо тебе, Проня, – Манька села вполоборота и стала глядеть вперед на дорогу, ждать родную деревню и, как увидела первые крыши, удивилась, какая она маленькая. Отчий дом показался ей жалкой лачугой. Проня высадил их у ворот и тут же уехал. Манечка стояла у калитки, в одной руке держала узел, в другой – руку сына. Митенька спросил: – Мам, а кто здесь живет? – Бабушка твоя, – сказала она и толкнула калитку. Двор был в снегу, узкая тропинка вела до крыльца. Манечка взяла на руки сына и вошла в сени. Здесь пахло заветренной простоквашей. В кухне не было никого. Из-за печки выглянул брат Ленька. Он испуганно переводил взгляд с Маньки на Митеньку, потом снова на нее, будто не узнавая. После кинулся к ним и обнял обоих. Маньку будто прорвало: заплакала в голос. – Не плачь, Манечка. – Не буду, – она вытерла слезы, – мать где? – На ферме. Скоро придет. – Нако, – Манечка положила узел на стол, развязала его и подала Леньке мешочек с черникой. Он осторожно взял, будто бы не поверил. – Мне? – Тебе и малым. – Они у подружки. – Он не решался запустить руку в мешок, хоть и было видно, что очень хотел. – Ешь, только сестрам оставь. Не отрывая глаз от мешка, Ленька все же оставил его на лавке и начал раздевать малыша. – Сынок мой, – сказала Манечка и тоже сняла фуфайку. – Зовут его как? – Митя. – Сколько ж тебе лет? – Ленька погладил Митеньку по белокурой головке. Мальчишка показал три маленьких пальчика. – Говорить-то умеешь? – Маманя сказала, здесь бабуля живет. – А я – твой дядька. Митенька потоптался на месте. – Дядьки большие, а ты маленький. Ленька объяснил: – Жрать было нечего – вот и не вырос. В прошлом году картошка не уродилась. Подожди, осенью накопаем, увидишь… В дом вошла мать: в тонком платке, латаных валенках. Из рукавов телогрейки торчали красные руки. Увидев дочь, она молча перевела глаза на ее сына. Потом спросила: – Позорить меня явилась? Манечка прижала к себе Митеньку. – Не по-человечески так, маманя… – По-человечески детей родят от мужа, а ты нагуляла. – Нагуляла – не нагуляла, мальчонка не виноват. Мы ненадолго. Повидаемся – и домой. – Манечка достала из узелка отрез ткани и протянула его матери. Та забрала. – Живи, раз приехала, – сказала ей и ушла в комнату. Вечером прибежали младшие сестры. Они до ночи шептались и ели чернику. Митенька заснул на печке под боком у Леньки. * * * Как ни сомневалась Манька, стоит ли идти к мужу, наутро все же решилась. Завидев ее на пороге, Кустиха запричитала и кинулась обнимать. Не ожидая такого приема, Манечка растерялась. Старуха завыла: – Петрушенька наш по-о-омер! – Как помер? – Плакал он за тобой, тоскова-а-ал! Собака во дворе два месяца выла. Влезет на сарай и воет на небо. Я еще тогда соседке сказала, не к добру это – будет покойник. Да разве ж могла подумать, что это окажется сынок мой, Петрушенька. Морозы стояли сильные, а он в штанах и рубашке в лес пошел, на пень завалился, да там и замерз. Нашел его председатель. Привез, бросил во двор и говорит: хорони. А как хоронить? Земля мерзлая, мужика у меня нет… – Кустиха сидела на лавке и, раскачиваясь из стороны в сторону, плакала. Манечка села подле нее. Сказала: – Сынок у меня народился. – Не Петрушенькин он. – Не его. – Так что ж мне… Чужой твой сынок. Манька вытерла слезы. – Петрушеньку не вернуть. – Не вернуть, – вздохнула старуха. – Как же так, в лес ушел не одевшись? – Стосковался, жить не схотел, – Кустиха оглядела невестку: – Ты-то как? Надолго в деревню? – Скоро уеду. Маманя сердится, стыдно, говорит, людей. – Как не стыдно. – Беззлобно подтвердила старуха. – Вон, подружка твоя, Верка, за председателя нашего вышла. Жена его, Нюрка Милкова, на Обмолотках преставилась. Так он вскорости на Верке Ехременковой женился. – Где ж теперь она живет? – У Савицкого. Сыночка ему родила. Ты зайди, она будет рада… И Манька отправилась к Верке, только Митеньку на тот раз в избе не оставила, а с собой повела. Зашла в дом, глянула в кухню, там – Верка. – Мамань, хлебушком печеным как вкусно пахнет, – тихо сказал Митенька. Верка обернулась и бросилась к Маньке. – Маня! Вернулась, – она посмотрела на Митеньку. – Сынок твой? Мальчик стянул с головки платок и спросил: – А нам тетенька хлебушка даст? Манечка посмотрела на сына и, когда перевела взгляд на подругу, не узнала ее. Откуда только злоба появилась у той в глазах. В кухню забежал мальчик помладше Митеньки. Такой же светловолосый, крепенький, словно грибочек. Прижался к матери, обнял ее за ноги и уставился на гостей. Верка неотрывно смотрела на Митеньку, а Манечка – на ее сына… Мальчишки стали играть, но Верка своего загнала: – Семка, быстро иди в комнату! Мите дала горбушку. Он вцепился в нее ручками, влез на лавку и стал грызть. В избу забежал Ленька: – Мань, к тебе приехал мужик на коне. Манька с Митей ушли, а Верка вышла за ворота и долго глядела им вслед. Во дворе у матери стоял Пронин конь. Сам Проня сидел в доме, мать угощала его вареной картошкой и расспрашивала про Муртук. Проня обстоятельно рассказывал, как работают, про ссыльных, про бараки, про то, какое возят кино. – И денежки платят? – спросила мать. – Платят, – сказал он, обмакнув картошину в соль. Мать стукнула рукой по столу. – А у нас – трудодни! – Тоже хорошо, – степенно заметил Проня. – Зерно дают или муку? |