Онлайн книга «Заблудшая душа»
И сейчас, тридцать лет спустя, Глеб подумал, глядя на бледное лицо дяди: «Что ж, теперь ты и сам станешь частью этого «особого искусства». — Можно закрывать? — тихо спросил у Глеба кто-то. — Да, — машинально ответил он. Какие-то мужчины накрыли дядю красной крышкой, а затем, включив шуруповерты, с отвратительным и неуместным жужжанием прикрутили крышку к гробу. …Окончательно все закончилось минут через пятнадцать. Глеб стер с рук платком налипшую грязь (пришлось бросить в могилу пригоршню земли), протолкался сквозь толпу и торопливо двинулся прочь от холмика, заваленного пластиковыми венками. — Молодой человек! — окликнул его кто-то. Глеб остановился и обернулся. Это была пожилая дама в старомодной шляпке с вуалью. Пожилой седовласый мужчина в алюминиевых очках, одетый в темный костюм и белую рубашку, поддерживал ее за локоть. — Вы ведь придете на поминки? — спросила дама. Глеб замешкался с ответом, и пожилая дама твердо и не без упрека в голосе проговорила: — Вы должны прийти. Таковы правила. Поминки будут в кафе «Ромашка». Это рядом с домом вашего дяди. Глеб растерянно кивнул, повернулся и быстро зашагал прочь, унося в душе тягостное чувство пугающей противоестественности всего происходящего. Лишь забравшись в машину и захлопнув за собой дверцу, Корсак почувствовал небольшое облегчение. 7 Пожилая дама, с которой Глеб беседовал на кладбище, оказалась рядом с ним и на поминках. Корсак сидел от нее по левую сторону, а по правую — тот самый пожилой джентльмен, который держал ее за локоток на кладбище. На этот раз дама подняла вуаль на шляпке, и Глеб, искоса ее разглядывая, отметил, что на морщинистом лице дамы остались некоторые признаки настоящей благородной красоты. Должно быть, когда-то она была сногсшибательно красива, подумал Глеб. Кто-то из гостей поднялся и предложил всем сказать несколько слов о почившем. Желающие тут же нашлись. Все это были люди пожилые, невзрачные, и Глебу они казались на одно лицо. Говорили о том, что почивший был хорошим и приличным человеком, о том, что он никому не сделал зла, и все в таком же духе. Глеб послушно подносил ко рту рюмку с водкой после каждого такого «поминального слова», и после третьей рюмки почувствовал, что начал потихоньку хмелеть. — Глеб… — обратилась вдруг к нему пожилая дама. — Вас же зовут Глеб? Корсак кивнул в знак согласия. — Глеб, скажете о Борисе Алексеевиче несколько слов? — А это обязательно? — уточнил Корсак. Дама посмотрела на него с легким упреком: — Вы ведь его самый близкий родственник. — Ладно. Глеб поднялся на ноги и негромко постучал вилкой по рюмке. Все присутствующие повернули головы в его сторону и приготовились слушать. — Больше всего на свете, — начал Глеб, — мой дядя любил сидеть по вечерам в своем кресле на крыльце, потягивать коньяк и читать своих любимых немецких романтиков. Гете, Шиллера… — Глеб усмехнулся. — Если честно, я никогда не понимал этой его любви к немцам. Мне они казались слишком пафосными, формальными и фальшивыми. Но речь сейчас, конечно, не об этом. Мой дядя был хорошим человеком. И он не заслужил такой страшной смерти. Пусть земля ему будет пухом! Глеб залпом выпил водку и сел на место. Гости тоже выпили. Пожилая дама, сидящая рядом с Глебом, тихо шепнула: — Вы молодец. После нескольких рюмок водки в кафе возникло некоторое оживление. Люди, разбившись на компании, как это часто бывает на многолюдных посиделках, заговорили друг с другом на отвлеченные темы. Кто-то, забывшись, принимался рассказывать соседям анекдоты, и выражение скорби на некоторых лицах сменялось выражением хмельной веселости. Впрочем, весельчаков тут же беззлобно одергивали, и они снова нацепляли на лица приличествующие мины. Но ненадолго. Пожилая дама, сидящая рядом с Глебом, с любопытством у него поинтересовалась: — Вы правда писатель? — В некотором роде, — неохотно ответил Корсак. Пожилая дама, тоже уже немного захмелевшая от водки (а она пила водку, как и Глеб), пару секунд помолчала, а потом негромко продекламировала: Пред сторожем в полночь рядами могил Погост распростерся в молчанье, И месяц на плитах холодных застыл В холодном и чистом сиянье. Но вот под крестом оживает мертвец… — Не надо, — прервал ее Глеб, поморщившись. Пожилая дама замолчала и посмотрела на него с легким удивлением. — Вы не любите немецкую литературу? — Я не люблю Гете. — Надо же, — удивилась она. — А ваш дядя его обожал. Выходит, он не имел на вас литературного влияния? — Знаете, — неохотно произнес Глеб, — мы с ним много лет не общались. — Много? — Да. Двадцать пять лет. Лишь изредка перезванивались. На лице пожилой дамы появилось удивление. — Надо же. Четверть века! Но ведь вы еще так молоды. — Это только кажется, — усмехнулся Глеб. — На самом деле я почти старик. — Не наговаривайте на себя. Сколько вам? Тридцать пять? Тридцать восемь? — Скоро сорок два. — Для мужчины это не возраст. — Для некоторых женщин — тоже. Некоторые женщины и в семьдесят лет вполне привлекательны. Старуха фыркнула: — Это точно не обо мне. Но спасибо за изящный комплимент. — Простите, мне надо выйти покурить. На улице похолодало. Северный ветер шелестел ветвями, покрытыми молодой, недавно пробившейся листвой. — Не помешаю? — услышал Глеб чей-то негромкий хрипловатый голос. Он обернулся и увидел седовласого джентльмена в алюминиевых очках и с сигаретой в руке. — Не помешаете, — сказал Глеб. Мужчина встал рядом и закурил. — Скверная привычка, — сказал он, глядя на тлеющий кончик сигареты. — Когда-нибудь она загонит меня в гроб. — Так бросайте, — небрежно обронил Глеб. Пожилой джентльмен улыбнулся: — Пробовал. Не получается. Несколько секунд они курили молча, потом мужчина заговорил снова. — Меня зовут Юрий Петрович Клинков, — сказал он. — Я местный библиотекарь. — Очень приятно, — сказал Глеб, поглядывая на затягивающие небо тучи. — Ваш дядя жил один и мало с кем общался, — сказал библиотекарь. — Хотя и букой он никогда не был. Всегда вежливый, чисто одетый… Разве что немного рассеянный. Как будто постоянно о чем-то думает. О чем-то таком, что совершенно не имеет отношения к нашей жизни. |