Онлайн книга «Лунный камень мадам Ленорман»
|
– Это платье мне не идет. – Тебе никакое платье не идет, – отмахивалась матушка от жалоб, а портнихи, которые готовы были угодить Оленьке во всем, Анны словно и не слышали. – Ты вечно всем недовольна, Анна. Бери пример с сестры. Оленька одаривала окружающих теплыми улыбками, с портнихами щебетала о пустяках, с матушкиными подругами была неизменно приветлива и почтительна, с Анной – равнодушна. – У мамы не хватит денег на то, чтобы заказать приличный гардероб нам обеим, – пояснила она, окинув Анну насмешливым взглядом. – Да и зачем тебе? Всем же понятно, что замуж ты не выйдешь. Из некрасивой девочки Анна выросла в некрасивую девушку. Она по-прежнему была худа, однако сейчас эта худоба казалась болезненной. Длинное лицо ее с острыми скулами и тяжелым подбородком вряд ли кто бы назвал миловидным. А привычка хмуриться и вовсе лишала Анну и тени красоты. Она понимала. Она старалась перемениться, но… В новых нарядах Анна и самой себе казалась нелепой. Платья сидели, будто бы были сшиты не для нее, а достались с чужого плеча. Они немыслимым образом лишь подчеркивали Аннину некрасивость. А рядом сияла Ольга… – Ангел! – воскликнула матушка, вытирая слезы платочком. – Истинно, ангел… И Анна поймала в зеркале снисходительный сестрицын взгляд. …воспоминания отпустили. Ужин шел своим чередом. Столовая была огромна и сумрачна. В зыбком свете многих свечей само пространство искажалось, да и люди… Анна исподволь осмотрелась. Франц. Сидит во главе стола и к еде почти не прикасается. На лице его застыла все та же болезненная усмешка. Вертит в пальцах тупой столовый нож, задумался… о чем? О том, что собирался сделать? Ему нужна месть? Пускай. Ференц откинулся на спинку стула, вальяжный и неторопливый в каждом своем движении. Рисуется. Не понимает, что задумал брат? Или понимает, но полагает, будто его месть не коснется? Или же… Ференц куда опасней, нежели кажется. Обернувшись к Анне, он поморщился. Ференц любил красивых женщин. И красивые вещи. И то и другое требовало денег, оттого он, сколь Анна слышала, постоянно пребывал в затрудненных обстоятельствах. Мари склонилась над тарелкой. Она ест много и жадно, не ясно, откуда у нее взялся столь чудовищный аппетит. И куда что девается? Ее фигурка по-прежнему стройна. Когда же Мари забывает о еде, она смотрит на Франца так… так, что Анну злость разбирает. Хочется встать, подойти и отвесить нахалке пощечину. Смешно! А казалось, что прошло все. И эта нелепая болезненная влюбленность, перекорежившая душу, и ревность, и боль. Витольд пьян. Он пьет бокал за бокалом и почти не закусывает. Но никто не пытается остановить его, напротив, всех, кажется, устраивает происходящее. Пьянея, он становится тих и несчастен. Оперся на стол локтем, подпер подбородок ладонью, и растопыренные пальцы впились в щеку. Смежились плотные веки, разрисованные алыми нитями сосудов. Витольд не спит – дремлет, пробуждаясь лишь затем, чтобы выпить. – Я рад, – Франц все же заговорил, – что вы все сочли возможным откликнуться на мое приглашение. Разве у кого-то был выбор? Был. И остался. Анна привезла его с собой во флаконе темного стекла, который спрятан под стопкой белья. Ей отчего-то было стыдно за свою слабость. – Тебе разве откажешь, – бросил Ференц и скрестил руки на груди. – Ты, братец, всегда умел уговаривать. – В этом году исполняется пять лет со смерти Ольги. И я решил поставить для нее памятник. – Это так мило! – воскликнула Мари тоненьким голоском. Памятник – глупый предлог, но все поверят. – И собрать людей, которые хорошо знали Ольгу. Ференц рассмеялся, а на щеках Мари проступили алые пятна. Кажется, и до нее дошла двусмысленность фразы. – Есть еще одно обстоятельство, о котором я позволил себе умолчать. – Ровный, почти равнодушный тон. – Я пригласил мадам Евгению, любимую ученицу мадам Ленорман… Пауза. И тишина. Жар свечей. К щекам приливает румянец, потому что взгляд Франца задерживается на Анне. – Она обещала вызвать дух Ольги… Ференц фыркнул, Мари протяжно вздохнула. Сердце же Анны понеслось вскачь. Она не верила в ясновидящих, но слышала отчаяние Франца, скрытое за маской равнодушия. – …и узнать, кто на самом деле убил Ольгу. – Братишка, тебе не кажется, что ты уже… – Не кажется, – он поднялся. – Я не верю, что Ольга покончила с собой. Она слишком любила жизнь. Мысленно Анна согласилась с ним. Жизнь и себя. – Как бы там ни было, но завтра мы узнаем правду. – Отчего ж не сегодня? – Ференц приподнял бровь. – Мадам Евгения нуждается в отдыхе. И также желает познакомиться со всеми вами. – Как мило, – пробормотала Мари. Она выглядела… напуганной? Нет, скорее сердитой, растерянной. Неужели она? Серая маленькая мышка Мари, которой пришлось играть роль компаньонки. Ей доставались насмешки, упреки и капризы, которых становилось больше день ото дня, ведь в столице Ольга окончательно уверилась, что ее красота дает ей право издеваться над людьми. Мари отличалась завидным терпением. Но если однажды иссякло и оно? Анна вздохнула и, бросив на стол салфетку, поднялась. Как бы там ни было, пусть Франц раскапывает старую историю. Мешать она не станет. Помогать – тоже. Мадам Евгения оказалась женщиной весьма тучной. Она возлежала на кушетке, положив пухленькие ладошки на массивный живот, который при каждом, самом малом движении, подрагивал. Круглое, какое-то розовое и гладкое, словно навощенное, лицо ее казалось кукольным. – Я так рада видеть всех вас, – произнесла она. И Анна замерла. Какой голос! Ей бы в опере выступать, а не гаданием заниматься. И, точно услышав эту крамольную мысль, мадам Евгения обратила на Анну взгляд огромных ясных глаз. Зеленые. Яркие… не трава, не изумруды, скорее уж малахит, тяжеловатый, гладкий камень. – Вы, должно быть, Анна. – Мадам Евгения протянула руку, унизанную перстнями. Вспыхнули самоцветы, преломляя в гранях свет десятков свечей, и пламя их покачнулось, присело. Показалось – оборвется, но нет, поднялось вновь, разгораясь ярче. – Подойдите. |