Книга Ланарк: жизнь в четырех книгах, страница 108 – Аласдар Грэй

— Это не искусство! — выкрикнул он, наклоняя голову и бешено ее расчесывая, — Не искусство, а просто голодный вой. О, зачем она меня выследила? Почему не осталась? Как я могу создать для нее прекрасный мир, если она мне отказывает? О Боже, Боже, Боже, дай мне убить ее, убить ее! Мне нужно на улицу.

Он зашел в уборную при ризнице, стащил с себя халат и комбинезон и начал умываться. Наверху хор участниц Каулэрского женского благотворительного клуба завывал: «Кто ныне сокрушается?» Пока он при помощи газеты, смоченной скипидаром, оттирал краску у себя с колена, ему на глаза попалась реклама какого-то фильма под названием «Летчик-испытатель». Мужское лицо, твердое, но тронутое мукой, смотрело в небо из кабины с мягкой обивкой, в окружении микрофонов, кабелей и приборных шкал. Рядом стояла в профиль женщина, спиной к летчику, но обернув к нему голову с призывной улыбкой. Темными короткими волосами и контуром губ она напоминала Джун Хейг. Она была босая, в ножных браслетах и черных газовых шароварах с разрезом от талии до щиколотки. Черная газовая рубашка без рукавов прикрывала груди, но оставляла на виду ложбинки между ними, горло и талию. Постепенно подняло голову сексуальное воображение Toy и начало свои игры с неспешным раздиранием одежд, но он смял газету и отбросил в сторону, говоря себе:

— Женщины такими не бывают. Или они кажутся такими, а потом: «Кончай лапать меня, Дункан». Но это моя вина. Я видел их с другими мужчинами на автобусных остановках, как они к ним жались, заглядывали в глаза, откровенно показывая, что хотят понравиться или что счастливы чувствовать себя желанными. Но я непривлекателен. Неважно. Чем бы кормились проститутки, не будь таких, как я? Мое место на Бат-стрит.

Надевая костюм, он заметил в кармане куртки две уцелевшие банкноты по пять фунтов. Он вернулся в церковь, чтобы выключить свет, и уловил там вонь — такую сильную, что на мгновение подумал, не начинается ли пожар. Потом узнал сладкий запашок гниения, появившийся после смерти его матери. Невесело засмеявшись, он сказал:

— Все еще на месте, старушка? И если нос меня не обманывает, стала еще больше. Посмотрим, поможет ли Бат-стрит от тебя избавиться.

Было десять часов, и трамвай шел в город почти пустым. Toy сел и, покусывая сустав пальца, уставился в окно. Порочно-соблазнительные видения меркли при мысли о мирном сне в объятиях женщины, делающей вид, что любит тебя. Он вышел из трамвая и отправился вдоль Уэст-Риджент-стрит. На противоположных углах Блитсвуд-сквер стояли две женщины. Он миновал их быстрым шагом, потом затормозил, ругая себя за трусость. Вспомнил, что у него уже два или три дня не было во рту и маковой росинки. Купил в магазине у Чаринг-Кросс упаковку чипсов и, хрустя ими, пошел по Бат-стрит. На углу стояла женщина, одетая в красное пальто, с большой черной сумкой. Для проститутки она выглядела чересчур пожилой и солидной, однако даже по ту сторону улицы он вроде бы ощущал на себе ее косой взгляд. Он опирался на ограждение, доедал чипсы, и сердце у него в груди колотилось. Смял и уронил картонную упаковку и собирался уже перейти улицу, как заметил прохожего. По противоположному тротуару к женщине приближался нетвердой походкой какой-то коротышка. Она обернулась. Он замедлил шаг, пошарил в карманах и извлек пачку сигарет. Мужчина и женщина обменялись несколькими словами, потом женщина взяла сигарету, мужчина поднес огонек, и они двинулись вместе к Сочихолл-стрит. Полный гнева и облегчения, Toy пошел дальше и завернул в кафе у театра Грина. Заказал кофе и сидел до тех пор, пока итальянец за стойкой не начал водружать стулья на столы и мести пол. Идея снять проститутку не внушала теперь ничего, кроме тоски, но отступать было некуда. Ни в церковь, ни домой ему не хотелось возвращаться никогда. Он вышел на Ренфилд-стрит.

Уже наступила полночь, но прохожие все еще попадались, шагали поспешной походкой один или два щеголя, на углу читал газету какой-то праздношатающийся в грязном пальто. На противоположной стороне дороги остановились две женщины. Они были молодые и высокие, в черных, отороченных мехом пальто нараспашку, под которыми виднелись платья. Одна отставила ногу, задрала платье до середины бедра и принялась поправлять чулок. Ее спутница надменно огляделась. Toy остановился, живот пронзила стрела нервного возбуждения. Махнул рукой и перешел улицу, стараясь изобразить улыбку. Обратился к женщине, которая стала одергивать платье:

— Привет. Мы, кажется, знакомы.

Другая женщина сказала:

— Ошибаетесь. Вы знакомы не с ней, а со мной, — и уставилась на него.

Он отозвался:

— Хорошо.

Вторая женщина выпрямилась.

— Увидимся позже, Грета.

— Ага, хорошо. Погоди, отойдем на минутку.

Они отошли в сторону и начали шептаться. У обеих были бронзовые волосы с одинаковой химической завивкой. На Грете было платье в обтяжку, обрисовывавшее кувшинообразный изгиб ее бедер. Спереди оно было застегнуто на пуговицы, от которых разбегались складки, похожие на параллели. Toy был взволнован и озадачен тем, что все идет как по маслу. Девушка поменьше ростом попрощалась: «Доброй ночи, Грета. Доброй ночи, верзила» — и ушла. Другая взяла Toy под руку. В ноздри его ударил сладкий запах дешевых духов. Он спросил:

— У тебя есть куда пойти?

— Конечно.

— Возьмем такси?

— Ага. Давай шиканем.

Он махнул приближавшемуся такси и, чувствуя себя уверенно, проследил, как оно подкатило к бордюру. Они сели в машину, женщина назвала адрес. Toy стало уютно, он откинулся на спинку сиденья. Женщина спросила:

— Сколько времени тебе нужно? Немного?

— Всю ночь, пожалуйста. Я чуточку устал.

— Это влетит в копеечку.

— Сколько?

— Ну-ну, не дергайся, десять фунтов.

Toy был слегка ошарашен.

— Так дорого?.. У меня только девять фунтов, шестнадцать шиллингов и десять пенсов. Это пока я не уплатил за такси.

— Пожалуй, этого хватит.

Он заколебался, потом произнес:

— Меня будет непросто раскочегарить. Я холодный как рыба.

Она похлопала его по коленке:

— Я тебя раскочегарю. Умения мне не занимать.

Такси остановилось у белого портика церкви. Toy расплатился с водителем и вслед за женщиной выбрался на тротуар.

— Мы что, венчаться собираемся?

— Я живу рядом, за углом.

Они вошли во двор внутри квартала, где располагалась его прежняя мастерская. По лестнице Toy поднимался с трудом. Грета спросила:

— Тебе нехорошо?

— Чуточку устал, вот и все.

В матовом окошке у двери имелась черная треугольная дырка. Грета сунула туда руку и вынула ключи. Открыла дверь, тщательно закрыла ее за собой и Toy, шепнула, чтобы он не шумел. Провела его в темноте по низкой скрипучей лестнице, открыла и закрыла еще одну дверь, тронула выключатель, и Toy увидел розоватый свет настольной лампы в розовом атласном абажуре. Они находились в уютной мансардной спаленке с покатым потолком. Женщина включила электрический свет, сняла пальто и села на кровать, глядя на Toy. Он начал раздеваться.