Книга Внеклассное чтение. Том 1, страница 24 – Борис Акунин

От этого оскала Николас непроизвольно сделал еще два шага назад, и капитан немедленно завладел освободившейся территорией. Он повертел головой вправо-влево, зачем-то потер пальцем старинное зеркало в раме черного дерева (куплено на Арбате во времена преддефолтного благополучия).

— Венецианское? Вещь!

— Почему венецианское? Русское, московской работы, — пролепетал Ника. — Какие тапочки? Что вы несете?

— Поговорить нужно, — шепнул милиционер, трогая хозяина за пуговицу — такая уж, видно, у него была дурная привычка, за всё хвататься руками. — Ага, поговорить.

От этого бесцеремонного хватания, от идиотского шепота Фандорин наконец пришел в себя и разозлился. Не на позднего гостя — на себя. Что за дикость, в конце концов? Почему честный, законопослушный человек должен нервничать из-за визита милиции, хоть бы даже и криминальной?

— Кому нужно? — неприязненно спросил он, снимая с груди руку капитана. — Почему вы пришли без предварительного звонка, да еще в такое позднее…

— Вам нужно, — перебил Волков. — В первую очередь вам. Зайти-то можно?

— Входите, раз пришли. Николас первым вошел в гостиную. Можно ли позвонить, капитан уже спрашивать не стал. Достал из кармана мобильный телефон — дорогой, побогаче скромного Никиного «сименса» — нажал одну кнопочку.

Коррупционер, решил Фандорин, которому развязный опер ужасно не понравился. Известно, какая в милиции зарплата, на нее такой телефон не купишь. Взятки берет или «крышует» — знаем, по телевизору видели.

— Алё, Миш? — забубнил Волков, отвернувшись. — Это я, Серый. Ну чё там у вас с трупняком?… Понятненько. И особые по нулям?… Ясно… Хрена, сам на Колобки волокись, я вам не нанялся… Да кручусь пока… Ага, у этого, у кандидата. — Тут он коротко обернулся на Николаса, и тот понял, что он и есть «кандидат». Почему-то от этого невинного слова по коже пробежали мурашки. — Отбарабанюсь — звякну… Ага, давай.

Повертев по сторонам круглой, стриженной под полубокс башкой, капитан спросил:

— Наверно, в загородном проживаете. А тут так, место прописки?

— Почему? — удивился Фандорин. — Здесь и живу. Загородного дома у меня нет.

Эта информация оперуполномоченного почему-то озадачила. Он проворно подошел к двери в кабинет, сунул нос и туда — вот какой бесцеремонный.

— Послушайте, капитан Сергей Николасаич Волков из шестнадцатого отдела, — строго начал Ника, собираясь дать наглецу укорот, но милиционер повернулся к нему, лукаво погрозил пальцем и протянул:

— Хреновата квартирка-то. Не склеивается у нас.

Николас удивился. По московским понятиям квартиру никак нельзя было назвать «хреноватой». Двухсотметровая, в старинном, но полностью реконструированном доме, с высоченными потолками, в свое время она съела изрядный кус английского наследства. Тогда казалось, что это излишество, но, если учитывать последующий дефолт, квартира обернулась единственным толковым вложением капитала.

— Что «не склеивается»?

— Версия. Мрамора нет, ковры не наблюдаются, хрусталь-бронза отсутствуют. Вы что, подпольщик? Как гражданин Корейко?

— Как кто? — моргнул Фандорин, которому в его британском детстве папа сэр Александер не позволял читать советскую беллетристику. — Да что вы себе позволяете? Вторглись в частное жилище, суете всюду нос! Что вам нужно?

Милиционер взял два стула, поставил их один напротив другого. Сел, жестом пригласил садиться и хозяина.

— Ты лучше давай со мной начистоту, — строго сказал он. — Для вашей же пользы. Ксиву видал? Я из шестнадцатого. Это отдел по раскрытию резонансных убийств, понятно? Не «колбасник» какой-нибудь и не из налоговой. Пети-мети по чужим карманам мести — не по нашей части. Колитесь, Николай Александрович, на чем бабки варите. Слово Сереги Волкова — не настучу. Сам их, клопов сосучих, не выношу… Ладно, сейчас я вам одну хреновину покажу, после которой ты со мной стесняться перестанешь, как барышня у гинеколога.

Николас поморщился — метафора капитана Волкова ему не понравилась, как и хамские перескакивания с «вы» на «ты». Но от невнятных речений оперуполномоченного на душе становилось всё тревожней. Кажется, завязывалась какая-то мутная, неприятная история.

— А до завтра разговор не ждет?

Он оглянулся на дверь детской. Эраст и Геля, должно быть, заждались продолжения сказки. Так вдруг захотелось послать капитана с его непонятными речами и зловещими шарадами к черту, вернуться в ясный и светлый мир, где нет никого страшней Серого Волка и всегда побеждает справедливость.

Но Волков уже совал в руки какой-то листок, и отделаться от этого дурного наваждения не представлялось возможным.

— Почитайте-ка. А там уж сами решайте, ждать до завтра или не ждать. Ваша жизнь не моя. Ага.

Это была ксерокопия машинописного текста. Не веря своим глазам, Ника прочел:

ПРИГОВОР

НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ФАНДОРИН, президент фирмы «Страна советов», объявляется гадом и обманщиком, на основании чего приговаривается к высшей мере справедливости — истреблению.

— Что за бред? — воскликнул Фандорин. — Где вы это взяли?

— До завтра так до завтра, — злорадно оскалился капитан, забрал листок и сделал вид, что собирается уходить.

Однако сменил гнев на милость, вынул из папки большую глянцевую фотокарточку.

— Из кармана вот у этого гражданина. На снимке был крупный план мертвого лица: широко открытые глаза, нимб из растекшейся по асфальту крови. Гримаса для трупа необычная — довольная и даже словно бы торжествующая. Николас охнул.

— Знакомого увидали? — весь подобрался Волков.

— Да… Этот человек был у меня сегодня. На работе.

— Знаю. У него в кармане лежала реклама вашей фирмы. Во сколько?

— Где-то около трех. Что… что с ним произошло?

— Имя, фамилию знаете? — перешел на шепот милиционер, словно боялся спугнуть добычу.

— Чью, его? — тупо переспросил Фандорин. — Кузнецов, э-э-э, вот имя-отчество не запомнил. Что-то самое обычное. Иван Петрович, Сергей Александрович… Не помню. Только вряд ли он назвался настоящим именем. Что с ним случилось?

— Почему «вряд ли»?

— Не знаю, так мне показалось. Объясните же, наконец, как он погиб? И что значит этот идиотский приговор?