Онлайн книга «Источник»
|
Её голос, казалось, сиял, как будто она говорила о чём-то чрезвычайно прекрасном. Она смотрела на дядю. И Китинг впервые уловил в её взгляде чувство, которого ожидал увидеть. Она продолжала говорить о своей работе, о детях, о школе. Тухи внимательно слушал, ничего не произнося. Но серьёзность и внимание в глазах преобразили его. Насмешливая весёлость исчезла, он забыл о собственном совете и стал серьёзен, по-настоящему серьёзен. Заметив, что тарелка Кэтрин опустела, он просто предложил ей поднос с бутербродами, но при этом каким-то образом сделал свой жест жестом уважения. Китинг нетерпеливо ждал, когда она хотя бы на секунду прервётся. Ему хотелось сменить тему. Он осмотрелся вокруг и увидел воскресные газеты. Этот вопрос уже давно засел в его голове. Он осторожно спросил: — Эллсворт, что вы думаете о Рорке? — Рорк? Рорк? — повторил Тухи. — Кто такой Рорк? Слишком невинный, слишком обыденный тон, которым он повторил имя, с едва заметной презрительной интонацией в конце, позволил Китингу увериться, что Тухи хорошо знает это имя. Когда человек совершенно незнаком с чем-либо, он обычно не подчёркивает своё полное незнание. Китинг сказал: — Говард Рорк. Помните, архитектор? Тот, кто строит дом Энрайта. — О? Ах да, тот, кто наконец-то строит дом Энрайта. И что? — «Кроникл» сегодня опубликовала его эскиз. — Разве? Я ещё не просматривал «Кроникл». — А… что вы думаете об этом здании? — Если бы оно было значительным, я бы о нём помнил. — Конечно! — Китинг с трудом выговаривал слоги, задерживаясь на каждом. — Это ужасная, сумасшедшая вещь! Ничего похожего мы не видели и не хотели бы видеть! — Его охватило чувство освобождения. Как будто он прожил всю жизнь, зная, что у него врождённая болезнь, и вдруг слова величайшего в мире специалиста открыли ему, что он здоров. Ему хотелось смеяться, свободно, глупо, не беспокоясь о собственном достоинстве. Ему хотелось говорить. — Говард — мой друг, — весело произнёс он. — Ваш друг? Вы его знаете? — Знаю ли я его! Господи, да мы вместе учились! В Стентоне. Господи, да он жил в нашем доме года три, я могу сказать вам, какого цвета у него нижнее бельё и как он принимает душ! — Он жил в вашем доме в Стентоне? — повторил Тухи. Он говорил с какой-то настороженной чёткостью. Его слова звучали кратко, сухо и бесповоротно. Как будто ломались спички. «Всё это очень странно», — думал Китинг. Тухи задал ему очень много вопросов о Говарде Рорке. Но вопросы эти не имели смысла. Они были не о здании и вообще не об архитектуре. Это были бесцельные вопросы личного свойства. Непонятно, зачем было расспрашивать о человеке, о котором он никогда прежде не слышал. — Он часто смеётся? — Очень редко. — Он выглядит несчастным? — Никогда. — У него было много друзей в Стентоне? — У него никогда и нигде не было друзей. — Сокурсники его не любили? — Никто не мог его любить. — Почему? — Он порождает в людях чувство, что любовь к нему была бы наглостью. — Он бывал на вечеринках, пил, развлекался? — Никогда. — Его влекут деньги? — Нет. — Ему нравится, когда им восхищаются? — Нет. — Верит ли он во Всевышнего? — Нет. — Он много говорит? — Очень мало. — Слушает ли он, когда другие обсуждают какие-то… вопросы с ним? — Слушает… Но лучше бы не слушал. — Почему? — Это было бы не так оскорбительно — если вы понимаете, что я имею в виду. Когда тебя так слушают, ты понимаешь, что ему это совершенно безразлично. — Всегда ли он хотел стать архитектором? — Он… — В чём дело, Питер? — Да так. До меня только что дошло, что, как ни странно, я никогда раньше не спрашивал себя об этом. И ведь вот что странно: о нём так и спросить нельзя. Он настоящий маньяк во всём, что касается архитектуры. Ему это всё кажется таким чертовски важным, что он становится непохожим на нормального человека. У него просто нет никакого чувства юмора по отношению к себе вообще — вот вам пример человека без чувства юмора, Эллсворт. Даже вопроса не возникает, что бы он делал, если бы не хотел стать архитектором. — Нет, — ответил Тухи. — Зато возникает вопрос, что бы он делал, если бы не мог стать архитектором. — Он шёл бы по трупам. Любого и каждого. Всех нас. Но он стал бы архитектором. Тухи сложил свою салфетку, хрустящий маленький квадратик ткани, у себя на коленях. Он сложил её аккуратно, сначала вдоль, потом поперёк, а затем пробежал кончиками пальцев по краям, чтобы сделать складку более острой. — Вы помните о нашей маленькой группе архитекторов, Питер? — спросил он. — Скоро я закончу все приготовления к первой встрече. Я уже говорил со многими из будущих членов, и вам польстило бы то, что они сказали о вас как о нашем будущем председателе. Они с удовольствием проговорили ещё с полчаса. Когда Китинг встал, готовясь уходить, Тухи вспомнил: — Ах да! Я говорил о вас с Лойс Кук. Вы о ней скоро услышите. — Большое спасибо, Эллсворт. Кстати, сейчас я читаю «Саванны и саваны». — И? — О, потрясающе. Знаете, Эллсворт, это… это заставляет осмыслить всё совершенно по-новому. — Совсем иначе, — промолвил Тухи, — не правда ли? — Он стоял у окна, глядя на последние солнечные лучи холодного, ясного дня. Затем обернулся и предложил: — Чудесный день. Возможно, один из последних в этом году. Отчего бы вам не пригласить Кэтрин немного прогуляться, Питер? — О, мне этого так хочется, — охотно откликнулась Кэтрин. — Так что ж, давайте, — весело улыбнулся Тухи. — В чём дело, Кэтрин? Обязательно ждать моего разрешения? Потом, когда они гуляли, когда они были одни в холодном блеске улиц, наполненных последними солнечными лучами, Китинг обнаружил, что вновь возвращается мыслью к тому, что всегда значила для него Кэтрин, — непонятное чувство, которое не посещало его в присутствии других. Он взял её руку в свою. Она отняла её, сняла перчатку и протянула ему свою руку обратно. Он вдруг подумал, что, если долго держать руку в руке, они потеют, и, раздражаясь, зашагал быстрее. Он подумал, что вот они шагают вместе, как Микки и Минни Маус, и это, наверное, кажется прохожим смешным. Он встряхнулся и отогнал от себя эти мысли, потом взглянул на её лицо. Она шла, глядя прямо перед собой на солнечный свет, он разглядел её нежный профиль и небольшую складочку в уголке губ, она улыбалась тихой счастливой улыбкой. Он заметил бледный край её века и подумал, не больна ли она анемией. |