Онлайн книга «Звезда в хвосте Льва»
|
Наконец, минут через сорок, она появилась на кухне. – Я тебе этого никогда не прощу! – сердито сказала Журавушкину жена. – Ты нарочно меня подставил! – Не понял? – озадаченно посмотрел он на вторую половину. – Ты хотел, чтобы Ромашов увидел меня такой! – выпалила жена. – Какой такой? – Такой ужасной! – Ты всегда так выглядишь, – пожал он плечами. – Неправда! Но не переживай – я справилась. Завтра я буду в порядке. Во сколько мы встречаемся? – Я не рискнул назначить время и место без тебя. – Тогда поужинаем в хорошем ресторане, – торопливо сказала Галина. – Раз у нас такой праздник. – Как скажешь. В чем, в чем, а в ресторанах Аркадий Валентинович разбирался прекрасно! В этом жена целиком и полностью положилась на него. Андрей Ромашов от вкусного ужина не отказался. Согласился, хоть и без охоты, но и не упрямился. Намеренно Журавушкин вызвал его пораньше, чтобы до прихода жены поговорить о Насте. И о том, что поведала ее подруга Кристина. Что там с ребенком? Вопрос важный, его на суде никак не могут обойти. Семья под защитой государства, и судьи наверняка заострят на этом свое внимание. «Вот уже несколько дней я болтаюсь во времени и пространстве, пытаясь найти истину», – думал Журавушкин, листая меню. Потом поймал себя на мысли, что заразился пафосом от Ромашова. В этот момент появился и сам герой. Выглядел он, как и всегда, потрясающе, несмотря на траур. Только глаза спрятаны за стеклами солнцезащитных очков. Журавушкин только-только собирался их рассмотреть, по совету Раевича, эти примечательные глаза, но очки помешали. Ромашов их так и не снял, усевшись за стол. Его все равно узнали, две молоденькие официантки тут же начали перешептываться и хихикать. – Здравствуйте, Андрей Георгиевич. Что будете кушать? – спросил Журавушкин. К еде он относился трепетно, поэтому говорил «кушать», а не «есть». Мягко, будучи в предвкушении. – Все равно. Василиса Петровна накормила меня обедом. – Здесь прекрасно готовят. Попробуйте хотя бы садж из баранины. Это очень вкусно! – Заказывайте, что хотите, – улыбнулся Ромашов. К ним тут же подскочила одна из официанток и, млея, приняла заказ. Хотя говорил Аркадий Валентинович, девушка смотрела только на его визави, даже не в блокнот. – Вы уверены, что все правильно записали? – сердито спросил Журавушкин. – А? Что? – Несите заказ на кухню! И поставьте еще один прибор: нас будет трое! Девчонка унеслась, а Ромашов все так же с улыбкой спросил: – Вы ведь меня позвали не только насладиться хорошей кухней? Правильно я понял? – Да. Вчера я встретился с Настиной подругой. Узнал кое-что интересное. – Вот как? – вскинул брови Ромашов. – Правда, что Настя хотела от вас ребенка? Андрей Георгиевич нахмурился. – Ну, зачем это? – сказал он с досадой. – Вопрос о ребенке очень важный. Это одно из отягчающих обстоятельств: убийство лица, заведомо зная об его беременности. Это верная десятка. А то и больше. – Вы серьезно? – Да. – Тогда не надо поднимать этот вопрос. – Почему? – За пару дней до того, как умереть, Настя сказала мне, что беременна. – Что?! – Что слышали. – Но ведь она не была беременна?! – Я не знаю. – Было вскрытие, – озабоченно сказал Журавушкин. – Следователь обязательно это отметил бы. Она вам что, соврала? – Я не знаю, – повторил Ромашов. – Вы ведь очень хотели ребенка… Хотел?… «В тот прекрасный летний вечер его переполняли чувства…» – Андрей, почему ты молчишь?! – А что я должен сказать? – Ты наконец-то станешь отцом! – Да, пора… – насмешливо сказал он. А вечер начинался так прекрасно, черт его возьми! Ромашов уже думал, что избавился от этого ненавистного «двоеженства». И даже согласился на прощальный секс. Есть люди-романы, люди-поэмы, а есть люди-сериалы. Так вот Настя была женщина-сериал. И прощальный секс – это оттуда. Так, мол, положено, когда герои расстаются. Ромашов, убей, не понимал, зачем это нужно? Зачем вообще сексу статус? «Прощальный» там, или «исключительный». Еще запоминающийся, подарочный, юбилейный. С Настей он вообще был никакой, этот пресловутый секс. Потому что она почти ничего не чувствовала. Сам Ромашов ощущал ее, как монотонную пьесу, довольно занудливую, хотя и мелодичную. Все было выверено, до единой ноты, и исполнено удивительно чистенько, можно даже сказать, мастерски, но когда у них доходило до постели, Ромашов страшно тосковал. Точно так же тосковал он в детстве на отчетном концерте в музыкальной школе. Городок у них был маленький, детей занять особо нечем, чтобы они не болтались на улице и не хулиганили, и мать отдала Лёвушку в музыкальную школу. Для Ромашова это была тоска. Такая же, как и в постели с Настей. Поэтому, сбежав из родного дома, он первым делом записался в секцию бокса. Молотя грушу, Ромашов каждый раз представлял, что это рояль, который на отчетном концерте выкатывали в центр клубной сцены. Настя напоминала ему отчий дом и ненавистное детство, у них ведь было много общего, несмотря на разницу в возрасте. За три года невеста Ромашова пообтесалась в столице, но в ней все равно оставалось много провинциального, особенно в том, что касалось семейных отношений и интимной жизни. Она ведь выросла под взглядами «бабушек на лавочке у подъезда», с вечной оглядкой на то, «что люди скажут»? Наедине с Настей и он поневоле думал точно так же и от этого бесился. В их спальне стоял запах квашеной капусты и пирожков с повидлом, накрахмаленного белья и гуталина, которым мама начищала старенькие Лёвушкины ботинки. Стейси Стюарт оказалась секс-бомбой только на словах, в своих многочисленных интервью, когда с упоением рассказывала в камеру, как часто они с любимым занимаются сексом, и намекала на какие-то «особенности». Тексты ей писала Рара. Которая верно угадала, когда сказала Ромашову: – Она будет любить тебя так сильно, как ты даже представить себе не можешь. Из Насти получится прекрасная жена и мать. Ромашов и не заметил, как дело дошло до свадьбы. Настя утвердилась в его спальне, иногда хитростью, а бывало, что и откровенным шантажом, у нее в запасе было много штучек. Всяких там «подарочных» и «особенных». Хотя отличались они только на словах. Как всегда в такие минуты Ромашов вспоминал самые яркие эпизоды с Рарой и свои чувства в этот момент, эти разноцветные вспышки, то красные, то ослепительно белые, режущие глаза, и обязательно боль, если не физическую, то моральную. Но зато потом наступало облегчение и успокоение. Настя давно уже превратилась для него в обязанность, которую надо было исполнять, потому что они жили вместе. В отчетный концерт. И вот вам, пожалуйста! |