Книга Ныряльщица за жемчугом, страница 34 – Анна и Сергей Литвиновы

— Быстро вы справились!

— Привычка! Я ведь с этими тренажерами всю жизнь вожусь!

И — прочь из подъезда. Последний, прощальный взгляд на окно Истоминой.

Может, все-таки открыто? Может, она все-таки прыгнет?

Вот она, красотка. На кухне. Бутылка, что ли, в руках? Напивается с горя? Но хвастается ведь направо-налево, что не употребляет спиртное. Милая, давай! Коньячку прямо из бутылки. Сегодня можно! Напивайся. А там и до суицида недалеко.

Выпрыгни, милая! Нет, не решится.

Ничего-ничего. Дни мулатки все равно сочтены.

Наде Митрофановой ужасно хотелось бросить пьяницу Изабель на произвол судьбы. Пусть та в одиночестве рыдает, клянет весь мир или похмеляется, что ей больше по душе. Главное, что договор купли-продажи благополучно подписан.

Но Полуянов решительно сказал:

— Мы должны отвезти ее домой.

И Надя, хоть скривилась, была благодарна ему за это «мы».

— Только не на метро, пожалуйста! А то меня тошнит… — преданно заглянула в глаза журналисту Изабель.

У Нади язык так и чесался рявкнуть: «Кто пить-то заставлял? В день сделки?!»

Но она промолчала, ограничилась уничижительным взглядом.

В такси ехали молча. Полуянов поместился сзади, рядом с алкоголичкой. К неудовольствию водителя, то и дело открывал окошко. Изабель (Надя видела со своего переднего места) кривилась, морщилась, охала, однако дорогу выдержала, не осрамилась. Зато, едва поднялись в квартиру, сразу бросилась в ванную, и звуки оттуда раздались характерные.

— Фу, гадость какая! — возмущенно произнесла Надя. И обернулась к Полуянову: — Ты мне так и не рассказал, что случилось. Почему она вдруг набралась? Из своей квартиры не хочет уезжать?

— Я, честно говоря, сам не понял, — развел руками журналист. — Когда приехал, дверь была не заперта, Изабель сидела в гостиной — уже в состоянии риз. Почти полную бутылку коньяка уговорила! С утра-то! Требовать объяснений, сама понимаешь, бесполезно. Но она что-то бормотала про труп.

— Труп?!

— Ее труп, — саркастически уточнил Полуянов. — На лестничной площадке, у лифта.

— Это как? — опешила Надя.

— Не знаю, — вздохнул Дмитрий. — Когда я на этаж поднялся, никаких трупов там, естественно, не было. Как и следов крови или еще чего-нибудь в этом роде.

— Слушай, у нее все-таки с головой неполадки. А справку из дурдома она купила.

— Да знаешь, Надь, я бы с тобой согласился, — задумчиво произнес Дима, — но только разбитый аквариум и мертвых рыбок я своими глазами видел. И ту фотографию, с мертвой тренершей. Так что сегодня тоже что-то запросто могло быть…

— Но кому это надо?

— Тому, кто хочет свести Изабель с ума.

— А зачем?

— Если б, Надюха, я понимал!

— Ох, Дима, — встревожилась Митрофанова, — ты, конечно, можешь меня эгоисткой назвать… но я боюсь одного: чтобы у нее вот сейчас, в ближайшее время, крыша не съехала. Тогда нашу сделку опротестуют. Слушай, а может, все напасти и правда связаны с продажей квартиры?! Некто хочет, чтобы хозяйку признали недееспособной, и тогда…

— Ну, и чего, собственно, тогда? — подхватил мяч журналист. — Продажу запретят, назначат опекуна. Это — ее отец, который давно живет за границей. А кому выгода?

— Ну… а вдруг Изабель на самом деле замужем? — осенила Надю новая версия. — Тогда имуществом будет муж распоряжаться. Какой-нибудь юркий провинциал…

— Уже обдумал, даже проверял, — лаконично отозвался Дима. — Нет. Изабель — свободная девушка.

И Митрофанова сама не поняла, как у нее вырвалось:

— А ты и рад.

— Слушай, Надюха, — нахмурился Димка. — Ну сколько можно? Мы ведь с тобой обо всем договорились. Заключили соглашение, что расследуем это дело вместе. Я не веду за твоей спиной тайных игр и ничего от тебя не скрываю…

— Давай просто бросим все, — жалобно произнесла Митрофанова. — Уедем отсюда прямо сейчас. А она пусть сама со своими трупами, с мертвыми рыбками и со всем прочим разбирается.

В Димкиных глазах мелькнуло смятение. «Ура! Чуть поднажму — и согласится!» — возликовала было Митрофанова, но в этот момент — как она только умудряется все делать некстати? — в гостиную явилась Изабель. В банном халатике, волосы мокрые, ноги голые — прямо семейное утро, ей-богу! Нимало не смущаясь своим неглиже, плюхнулась на диван. Несчастными глазами взглянула на Полуянова, закрыла лицо руками, и плечи ее затряслись.

Димка тут же бросился, сел рядом, принялся утешать — спасибо, хоть по руке не гладил:

— Изабель, все, все… Пожалуйста, не плачь. Все закончилось. Все хорошо.

А она уже и голову Полуянову на плечо опустила, нахалка. Бормочет:

— Он… оно… оно такое ужасное было… И смотрело — прямо на меня…

— А что — «оно»? Ты можешь объяснить толком?

— Ну… я даже не знаю, как описать. Типа манекена. Но лицо у него — мое. Только мертвое. Такие глаза ужасные, навыкате. Рот открыт. Струйка крови на подбородке.

— Как у манекена может быть открыт рот? — встряла в монолог Надя.

— Не знаю! Но это точно была я! И одежда — моя, джинсы со стразиками, они в Москве одни такие, я их из Рима привезла, туфельки «Прада»!

— Минуточку, — нахмурился журналист. — А одежда что, пропала?

— Откуда пропала? — не поняла Изабель.

— Из шкафа твоего, — не без ехидства подсказала Надя.

— Я… а я не знаю… я не смотрела. Сейчас, конечно, я проверю… я просто не догадалась!

— Просто кладезь сообразительности, — прокомментировала Митрофанова, когда Изабель вышла.

— Ты бы видела, в каком она состоянии была, — защитил девушку Полуянов. — Я вообще боялся, что ее сейчас удар хватит.

«И очень было бы хорошо, — подумалось Митрофановой, — хотя нет… тогда бы и квартира нам не досталась… впрочем, я уже никакой квартиры не хочу».

Чуть не впервые в жизни ей самой захотелось не просто выпить, а напиться. Как Изабель, вдрызг.

Надя постаралась отогнать вредные мысли… однако театр абсурда продолжался. В гостиную вновь вошла мулаточка. Через плечо перекинуты джинсики (со стразовым рисунком на правой штанине, удивительная пошлятина!), в руках розовая обувная коробка с золотым прадовским логотипом.

— Вот, все на месте! — растерянно пробормотала она.

— А одежда на манекене — точно эта была?

— Да, да! Я и стразики на штанине помню, и туфли мои любимые!

— То есть труп раздели — и одежду вернули обратно, — ехидно прокомментировала Митрофанова.

— Но сюда никто не заходил, — тревожно произнесла Изабель. — Не мог зайти! Я никому ключи не даю!