Онлайн книга «Вчерашняя вечность»
|
Сосед: «Кто это тебе звонил?» «Понятия не имею». «Небось знаешь, коли ответил». Когда ровно через полчаса снова раздался звонок, приоткрылась другая дверь — бывшая жилплощадь Анны Яковлевны и сгинувшей бесследно Валентины, — и высунулась кривая физиономия. Теперь прислушивалась вся квартира. Ожила мифология призрачных спецслужб. Писатель отвечал на загадочном языке, и это мог быть только язык врага. Разговор был недолгим. Неизвестно, сколько времени протекло, прежде чем, поднявшись с раскладушки, на которой он проводил теперь почти весь день, автор этой хроники привёл себя в относительный порядок. Он вышел из дома. География города меняется по мере того, как мы стареем: некогда просторный мир детства сжался, как шагреневая кожа. Не стало железных ворот, запиравшихся на ночь, и можно было видеть мимоходом, что двор как-то странно сморщился. Переулок стал короче и грязней. Привычным путём из Большого Козловского он свернул в Большой Харитоньевский к Чистым прудам. Бывший бульвар являл хватающее за сердце зрелище запустения. Вокруг остатков детской песочницы на поломанных скамьях разместилась община пожилых алкоголиков и бомжей. Не доходя до Покровских ворот, спиной к дому с барельефами сказочных зверей, — писателю чудилось, вот-вот покажется рядом с подъездом вывеска доктора Кацеленбогена, — на скамейке сидела женщина лет тридцати, темноглазая и темноволосая, неброско одетая. Он приблизился. Дама проворковала: «C’est moi. Vous êtes surpris?» [52] В руках у неё книжка в белом бумажном переплёте, опознавательный знак. Решив уделить этой встрече отдельную главу, сочинитель поймал себя на мысли, что и он, вслед за жильцами-соседями, всегда готовыми настучать, попался в сети государственной бдительности. Провокация, пронеслось в голове, они её подослали. Ничего не знаю. Уйти в глухую несознанку. Понятия не имею, чего эта иностранка от меня хочет, кто она такая. Он посмотрел направо, посмотрел налево. «Спрячьте», — быстро сказал он. «Боже мой, эти времена прошли! Неужели вы думаете, что я решилась бы…» «Прошли? — спросил он. — Может быть». «В чём же дело, почему вы так испугались?» «Рефлекс». Поколебавшись, он сел рядом. «Вы читаете по-русски?» «К великому сожалению, нет. Взяла с собой на всякий случай. — Она улыбнулась. — Как доказательство». «Дела давно минувших дней, — заметил писатель. — Всё это уже устарело». «Настоящая литература не устаревает». «Спасибо. Вы в этом уверены?» «В том, что ваша проза не устарела?» «Нет. В том, что это настоящая литература». Дама снова улыбнулась прелестной улыбкой. «Вы, однако, порядочная кокетка. Пожалуй, я должна сделать вам ещё один комплимент. Откуда у вас такой прекрасный…? Вы не пробовали писать по-французски?» Продолжая говорить, она отщёлкнула сумочку, протянула визитную карточку. «Мы, — сказала она, — предполагаем начать новую серию. Что-то вроде библиотеки новейшей русской литературы». «Вот как. Кто это — мы?». Он разглядывал карточку, название издательства ничего ему не говорило. «Если вы, конечно, не возражаете». «Мадам Роллан…» — проговорил писатель. «Можно просто Жюли. А вас — можно мне называть вас по имени? По секрету скажу вам, что я уже подыскала переводчика». «Я там кое-что переделал. По сравнению с этим. — Он кивнул на её сумочку, где лежала заграничная книжка в белом переплёте. — Написал кое-что заново…» «Мы это обсудим. Хотя должна заметить, что времени осталось немного. Роман должен выйти не позднее начала марта… Вы имеете представление о парижском Salon du livre? [53] » «Ни малейшего». «О, тем лучше! Вас ждёт много интересного». «Меня?» «Мы хотели бы вас пригласить». «Пригласить, куда?» Писатель воззрился на даму. Она возразила: «Я понимаю, вы стеснены в средствах… Финансовую сторону вашего визита издательство, естественно, берёт на себя». Поразительно. Они никогда это не поймут, думал он. Что значит жить всю жизнь в наглухо законопаченной стране. Это было всё равно как если бы он получил приглашение с другой планеты. «У вас не будет никаких забот». «Не в этом дело», — сказал он. «А в чём же?» Вот дура. Не могу же я объяснять, что все разговоры прослушиваются. Некто приближается издалека. «Вот видите, — сказал писатель, показывая глазами на нищего. — Помолчим немного. Un homme averti en vaut deux [54] ». Человек в лохмотьях, бормоча, протянул руку. Мадам Роллан поспешно рылась в сумочке. Писатель сказал: «Вали отсюда». Собиратель удаляется в сторону Покровки. «Почему вы так резко обошлись с ним? И что вы хотели этим сказать — un homme averti? Он показался вам подозрительным?» «На водку собирает. Это в лучшем случае». «А в худшем?» «Жюли, — сказал писатель, — я отравленный человек». «Да, но ситуация в России изменилась!» «Возможно. Но я уже сказал вам: я отравленный человек. — Он прищурился. — Принюхайтесь. Разве вы не чувствуете?» «Вы хотите сказать, в Москве плохой воздух? Уверяю вас, в Париже не чище…» «В Москве всегда был плохой воздух. Я не об этом. Испарения лагерей. Вся Россия отравлена. — Она не знала, что ответить, он продолжал: — А что касается вашего предложения, спасибо, конечно…» «Вы бывали в Париже?» «Нет, разумеется. Меня туда не пустят». Она спросила, почему. «Я не член Союза. Следовательно, не писатель. Кроме того, как вы знаете, за мной всюду идёт моё дело». «Но, если я не ошибаюсь…» «Удивляюсь вашей осведомлённости. Формально я реабилитирован. Это ничего не значит. Мне не дадут визу». «Издательство вышлет вам официальное приглашение». «Не поможет». «Откуда вы знаете?» «Откуда… Я живу в этой стране, вот откуда». Эх, не надо было так говорить. Вообще не надо было об этом. Ну, всё равно, семь бед — один ответ. |