Онлайн книга «Белый, белый день...»
|
То ли они были уже слишком взрослые… То ли Сергей Александрович уже не чувствовал себя хозяином своей семьи – «как скажу, так и будет!». Нет, не было у него уже той уверенности, с какой он раньше распоряжался судьбами своей семьи. Или не готов он был к этому разговору – слишком много неясного, неразрешенного было в собственной душе. Не было покоя. Его душа сама искала выхода из собственных трудностей… Все остальное отступало на второй план, казалось несущественным и только добавляло тяжести в его уставшей душе. Он вынул мобильный телефон и неожиданно для себя набрал номер дочери. – Можно я зайду? Я рядом. – А что-нибудь случилось? – услышал он встревоженный голос дочери. – Да нет, нет! Нет! Я просто спрашиваю – не поздно? – Нет, конечно… Я жду. Сергей Александрович отключился и несколько минут стоял, раздумывая. Потом зашел в кондитерскую, купил огромный торт и быстрым шагом, почти бегом, устремился к знакомому парадному. – Я почему-то так испугалась! – Дочь повисла у него на шее и прильнула всем телом к нему. – Па? Ничего не случилось? Нет? Ее золотистые легкие глаза в густых ресницах были так близко, что Корсаков не мог не расцеловать их. – Все в порядке, доченька! Прости, захотелось к вам! Понимаешь, к тебе захотелось! К девчонкам… И он прижал дочь к себе крепко-крепко, как хватаются за что-то неожиданно-надежное, издавна любимое и знакомое. – Ну, слава богу, – расцеловав отца, наконец выдохнула она и прижала пальцы к сердцу. – А то у меня целый день было такое состояние… встревоженное! Я все время что-то плохое ждала. Еще этот звонок – от Гены… Она вздрогнула – проговорилась! И только повторила, стараясь сделать это известие обычным: – Ну, от Геннадия Васильевича Евгеньевича! От Саяпина. – И вдруг с какой-то шалой смелостью спросила отца: – Ну ты же наверняка все знаешь? Тебе ведь уже донесли? Она зарделась и чуть не заплакала от смущения. Это выглядело так отчаянно по-детски, что Корсакову стало жаль Леру. – Да, да… Я знаю. Мы потом об этом поговорим. – Ну, проходи, проходи… Девчонки уже легли, но ты иди поздоровайся с ними! А я пока быстренько соберу ужин. Лера еще раз потянулась к отцу и поцеловала его в щеку. Благодарно, по-женски… Они всегда понимали друг друга. Сергею Александровичу всегда было хорошо в доме дочери. Вот и сейчас он сидел с чашкой чая – после ужина – в глубоком кресле, вытянув длинные ноги. На нем была теплая, вязаная кофта – из Лериных запасов, – уютные меховые тапочки, и ему хотелось так сидеть, забыв обо всем на свете, в блаженстве и тепле, как можно дольше. Лера устроилась в кресле напротив, поджав под себя ноги и набросив мягкий плед. – Какой ты у меня все-таки красивый! А дед! – улыбнулась дочь. – А почему «дед»? – Так тебя девчонки называют. Вот и я с ними привыкла… – Старый, значит… Если «дед»? – Ну, какой уж есть, – развела руками Лера. – Да я и сама не девочка. Скоро сорок стукнет! – Не сорок, а тридцать пять! Зачем ты старишь себя? – громко произнес Корсаков. – А чтобы не лезли разные мысли в голову! – отвернулась дочь. – Какие такие мысли? – Разные… – Она махнула рукой. – Но ты не бери к сердцу… Она улыбнулась, глядя в чашку, а потом искоса посмотрела на него. Корсаков пожал плечами и отвернулся. Лера вздохнула и тихо сказала: – Замуж меня хочешь выдать?! Я тебя знаю… Во всем должен быть порядок. Если встречаются – значит, должен быть законный брак. Если расстались – то развод… – А ты, кстати, развелась? Со своим тренером? Сергей Александрович отставил чашку чая. – Да, развелась! Развелась…. Успокойся, – неожиданно резко ответила Лера. А потом добавила тише: – Полгода назад. – Всего? – Корсаков догадался. – Это когда Саяпин у тебя появился? – Тогда. Тогда! Она закуталась в плед и исподлобья посмотрела на отца: – Значит, ты ничего не знал о нас? Уже полгода?! И мать тебе ничего не сказала? Корсаков покачал головой. – Конспираторша! – буркнул Корсаков. – Все вы… меня за нос водите. Что твой Генка… Васильевич! Что мать! Что ты… – Голос у него был обиженный и растерянный. – Значит, я для тебя – не отец? Не близкий человек? Лера потянулась к нему и положила руку на его руку: – Близкий, такой близкий… Ближе – некуда! – А что же ты молчала? – вскинулся Корсаков. – Я ведь совсем случайно узнал… Ну когда позвонил. Лера поднялась, подошла к отцу и, обняв его за плечи, поцеловала в затылок… – У тебя и так проблем… выше крыши! Я просто не представляю себе, как ты еще держишься? – Это Саяпин тебе наговорил? – с вызовом отрывисто бросил Корсаков. – И он… И мать! Да я и сама знаю. – Что ты знаешь?! – вскинулся Сергей Александрович… Но тут же осекся. Здесь он был разоружен – перед внучками, дочерью, лаской, откровенной любовью и старой нежностью, что затопила сейчас его сердце. – Ты не пыли! Не нервничай… Ты же дома… У меня… – Лера обхватила обеими руками голову отца, и он тотчас же почувствовал такое облегчение… Какую-то нежную слабость, покой непонятного прощения… то ли себя, то ли дочери, то ли этого проклятого Саяпина. Корсаков невольно закрыл глаза и, осторожно взяв руки Леры в свои, начал их целовать, продравшись сквозь оцепенелое сознание. – «Вышел месяц из-за туч…» – Я так боюсь за тебя… Он почувствовал на лице влагу от слез дочери. – Я тебя так люблю! Так жалею тебя… Голос Леры прерывался, но она говорила, говорила: – Ну, будем мы с Геной или не будем… Сейчас это случится или позже… Когда его жена выздоровеет… А она может болеть… и десять, и пятнадцать лет. А может, и завтра умереть… Все это не должно тебя волновать. Это наши с ним заботы. Мы здоровые люди, в расцвете сил. Легкомысленные, завистливые, тщеславные. Нам нужны и деньги, и положение в обществе. И перспективы. И как детей вырастить. И самим чего-то добиться. Обычные мы люди – со своими удовольствиями, страстишками, гонором. Лера прижалась к отцу щекой и продолжала тише: – А ты ведь, дед… совсем другой! У тебя другая жизнь. Только твоя! Ты понимаешь, что все, чего мы хотим, ты уже добился. И давно! Ты это уже все видел! Все пережил! И положение, и победы, и звезды большие… И задача твоя – не удержаться самому… а удержать все, что тебе ныне подвластно, тебе-то лично уже ничего не нужно… Ни орденов, ни денег, ни чинов… Ты, как король Лир, добрался до высшей точки… И тебе, должно быть, холодно от этого одиночества на вершине… Ты должен… |