Онлайн книга «Алмазная колесница»
— "Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады никто не желает!" — донеслось с буксира. — Стреляйте, стреляйте! — воскликнул Фандорин, увидев, как у Акробата в руках вспыхивает маленький огонёк, похожий на бенгальский. — Это динамитная шашка! Но было поздно. Шашка полетела в трюм баржи, а фальшивый штабс-капитан, дёрнув с борта спасательный круг, прыгнул в реку. Секунду спустя баржа вздыбилась, переломленная надвое несколькими мощными взрывами. Передняя половина подпрыгнула и накрыла собою буксир. В воздух летели куски дерева и металла, по воде растекалось пылающее топливо. — Ложи-ись! — отчаянно заорал поручик, но жандармы и без команды уже попадали на землю, прикрыв голову руками. Подле Фандорина в землю врезалось согнутое винтовочное дуло. Брянцев с ужасом смотрел на шлёпнувшуюся рядом с ним ручную гранату. Та бешено вертелась, поблёскивая фабричной смазкой. — Не бойтесь, не взорвётся, — сказал ему инженер. — Она без взрывателя. Офицер сконфуженно поднялся. Все целы? — браво рявкнул он. — Выходи строиться, перекличка. Эй, фельдфебель! — крикнул, сложив руки рупором. — Твои как? — Одного зацепило, вашбродь! — донеслось с того берега. На этой стороне обломками зашибло двоих, но несильно. Пока перевязывали раненых, инженер вернулся к мосту, где давеча приметил будку бакенщика. Назад, к месту взрыва, приплыл на лодке. Грёб бакенщик, Фандорин же стоял на носу и смотрел на щепки и масляные пятна, которыми была покрыта вся поверхность реки. — Позволите к вам? — попросился Брянцев. Минуту спустя, уже оказавшись в лодке, спросил. — Что вы высматриваете? Господа революционеры на дне, это ясно. После приедут водолазы, поднимут трупы. И груз — сколько найдут. — Здесь глубоко? — повернулся инженер к гребцу. — Об эту пору сажени две будет. Местами даже три. Летом, как солнце нажарит, помельчает, а пока глыбко. Лодка медленно плыла вниз по течению. Эраст Петрович всё не отрывал глаз от воды. — Этот, что шашку кинул, отчаянный какой, — сказал Брянцев. — Не спас его круг. Глядите, вон плывёт. И в самом деле, впереди на волнах покачивалось красно-белое пробковое кольцо. — Ну-ка, г-греби туда! — На что он вам? — спросил поручик, глядя, как Фандорин тянется к спасательному кругу. Эраст Петрович снова не удостоил говорливого офицера ответом. Вместо этого пробормотал: — Угу, вот ты где, голубчик. Потянул круг из воды, и стало видно, что с внутренней стороны к нему привязана красная резиновая трубка. — Знакомый фокус, — усмехнулся инженер. — Только в древности использовали бамбук, а не резиновый провод с выдернутым сердечником. — Что это за клистирная трубка? Какой ещё фокус? — Хождение по дну. Но я вам сейчас покажу фокус ещё интересней. Засекаем время. — И Фандорин сдавил трубку пальцами. Прошла минута, потом вторая. Поручик смотрел на инженера с все возрастающим недоумением, инженер же поглядывал то на воду, то на секундную стрелку своих часов. — Феноменально, — покачал он головой. — Даже для них… На середине третьей минуты саженях в пятнадцати от лодки из воды вдруг показалась голова. — Греби! — крикнул Фандорин лодочнику. — Теперь возьмём! Если не остался на дне — возьмём! И, разумеется, взяли — спасаться бегством хитроумному Акробату было некуда. Он, впрочем, и не сопротивлялся. Пока жандармы вязали ему руки, сидел с отрешённым лицом, прикрыв глаза. С мокрых олос стекали грязноватые струйки, к рубашке прилипла зелёная тина. — Вы сильный игрок, но вы проиграли, — сказал по-японски Эраст Петрович. Арестованный открыл глаза и долго рассматривал инженера. Так и неясно было, понял он или нет. Тогда Фандорин наклонился и произнёс странное слово: — Тамба. — Что ж, амба так амба, — равнодушно обронил Акробат, и это было единственное, что он сказал. * * * Молчал он и в Крутицкой гарнизонной тюрьме, куда его доставили с места задержания. Вести допрос съехалось всё начальство — и жандармское, и военно-судебное, и охранное, но ни угрозами, ни посулами от Рыбникова не добились ни слова. Тщательно обысканный и переодетый в арестантскую робу, он сидел неподвижно. На генералов не смотрел, лишь время от времени поглядывал на Эраста Петровича Фандорина, который участия в допросе не принимал и вообще стоял поодаль. Промучившись с упрямцем весь день до самого вечера, начальники велели увести его в камеру. Камера была специальная, для особенно опасных злодеев. Ради Рыбникова приняли и дополнительные меры предосторожности: койку и табурет заменили тюфяком, вынесли стол, керосиновую лампу убрали. — Знаем мы японцев, читали, — сказал комендант Фандорину. — Расшибёт себе башку об острый угол, а нам отвечай. Или керосином горящим обольётся. Пускай лучше при свечечке посидит. — Если такой ч-человек захочет умереть, помешать ему невозможно. — Очень даже возможно. У меня месяц назад один анархист, ужас до чего отпетый, две недели пролежал спелёнутый, как младенец. И рычал, и по полу катался, и пробовал башку об стенку расколотить — не желал на виселице подохнуть. Ничего, сдал голубчика палачу, как миленького. Инженер брезгливо поморщился, бросил: — Это вам не анархист. — И ушёл, чувствуя непонятную тяжесть на сердце. Загадочное поведение арестанта, который вроде бы сдался, а в то же время явно не собирался давать показания, не давало инженеру покоя. * * * Оказавшись в камере, Василий Александрович провёл некоторое время за обычным для заключённого занятием — постоял под зарешеченным оконцем, глядя на кусочек вечернего неба. Настроение у Рыбникова было хорошее. Оба дела, ради которых он не остался на илистом дне Москвы-реки, а вынырнул на поверхность, были сделаны. Во-первых, он убедился, что главная баржа, нагруженная восемьюстами ящиков, осталась необнаруженной. Во-вторых, посмотрел в глаза человеку, о котором столько слышал и столько думал. |