Онлайн книга «Бабочка на ладони»
|
И облегчение: это не за мной она вчера приходила, а за ней. За другим человеком. Господи, благодарю. А как буду умирать я? Тихо и неслышно, никто и не заметит? Или буду корчиться от боли и ни о чем не думать, только бы все побыстрее закончилось? Как ты придешь ко мне? Как ночной мотылек, тихонько коснешься моего лица, обсыпешь пыльцой с крылышек? Только ведь бабочки не летают бесшумно в тишине больницы. Помню, когда операция закончилась, большая темная бабочка (мертвая голова, редкостный вид) чуть слышно трепетала крылышками в полном безмолвии, легонько щекотала мне щеку и лоб… Я ли это была? Как же были обострены мои чувства! Ведь теперь ясно: эти уколы не помогут. И ни к чему оказались все тайны, и не нужна была мужская ладонь, которую я молила: «Никому не говори, обещай, что не скажешь о моей болезни, сделай все, но не говори, что это — я, не хочу ничьего сострадания, умоляю, не допусти, чтобы кто-нибудь узнал, жалость хуже всего». И обещание, что никто ни о чем не узнает, потеряло смысл, хотя и осталось в силе. Как я могу что-то изменить, когда все уже решено и предопределено? * * * — Никакого предопределения не существует! Твоя жизнь в твоих руках! — Но, Буба, в том-то и штука, что против судьбы не попрешь! — Это ты про себя? У меня не так! — Мы своей жизни не хозяева! Ну что от меня зависит! Самая малость, типа налью я сейчас тебе чаю или нет? Господь Бог просто насмехается над нашими планами, ты это понимаешь? — Во дурак-то! — Неотразимый аргумент, ничего не скажешь. Тебе знакома поговорка «Человек предполагает, а Господь располагает»? А такое слыхала: «Дело бывало — и коза волка съедала!» — Я тебе не коза, а ты не волк. Воспользуйся, наконец, своим ограниченным выбором и налей мне чаю. Хоть это-то в твоей власти? И сахар, пожалуйста, подай, если уж ты такой добрый… — бурчит Буба и кладет себе две ложечки с верхом. * * * — Ты меня любишь или нет? Словно липкие щупальца заскользили по моему телу, ухватились покрепче и стиснули, точно зубную пасту в тюбике. А деваться некуда, только в тесную дырочку, и я уже вроде и не я. Надо сопротивляться, защищать свое достоинство, нельзя, чтобы меня выдавили, чтобы надо мной надругались. И нет разумного ответа, на такое не ответишь одним словом, вопрос неверно сформулирован. Кроме того, неужели она не видит, что я всегда рядом? Я возвращаюсь домой, к ней, строю планы, оплачиваю счета (она наверняка даже и не знает, сколько мы платим за квартиру, какое ей до всего этого дело, счета ее не интересуют, ну и ничего страшного, это правильно). Что я должен ответить? Может, мне надо сделать что-нибудь полезное? Прибраться в подвале, например, принести оттуда банку столетнего компота, она ведь боится темных мест и сообразит тогда, что я ее люблю, забочусь о ней? Или велик починить. Самое время, весна, а камера гавкнулась еще в октябре. А может, машину помыть? Прикрутить крючок в ванной? А то ремонт еще не скоро… Ну что это за вопросы такие: — Так ты сделаешь или нет? — Вынесешь ты мусор или нет? — Хочешь побыть в одиночестве? Или нет? Просто намеки какие-то, угрозы. Я не знаю, правда, не знаю, что тебе ответить. Ведь все, что я ни скажу, обернется против меня. Но я тебя прощаю, ведь я люблю тебя, я не задену тебя ни словом, ни поступком, стисну зубы и лишний раз повторю про себя, что ты впечатлительная, закомплексованная и боишься жизни куда больше, чем я. — Так и знала, — произносит Бася и удаляется. Что ж, пойдем на мировую. — Мне пора. Так жить нельзя. Но я ей этого не скажу. Все пройдет, мы придем в себя и вместе чем-нибудь займемся. А то мы сейчас каждый сам по себе. Мне этого не постичь, но это так. Встаю из-за компьютера. Баська уже ушла: в два часа ей надо в институт, а потом в библиотеку, ее там ждет какая-то работа. Не знаю, как ей помочь. Может, мне стоит поехать на природу, денька на два, отдохнуть? Я подумаю. * * * Бася одним глотком допила вино. Вся ясность ума моментально куда-то испарилась. Зато в комнате стало как-то яснее. Она открыла ящик, достала чистый диск, вложила в дисковод, передвинула курсор с фотографий, и данные стали неторопливо переписываться на CD. Она была потрясена. Да, собственно, нет, не особенно. Вот уж не ожидала! Вот это да! Всегда она ожидала чего-то такого. Допускала. Подозревала. Чувствовала. А теперь ей легче. * * * — Надеюсь, ты хорошенько обдумала, что делаешь, моя милая? — Мать Юлии старалась говорить мягко и не показывать, как расстроена. — Да, мамочка, я сняла очень миленькую однокомнатную квартирку. Буду рада, если ты вскоре навестишь меня. — Если пригласишь, дорогая. Забери электрический чайник, я все равно предпочитаю греть воду на газе, вода должна кипеть более тридцати секунд. Возьми одеяло из большой комнаты. И звони мне, пожалуйста, если тебе что-нибудь понадобится, хорошо? — Обязательно, мамочка. — Мне кажется, ты в неплохой форме, правда же? — Да, конечно. — А как там Бася с Петром? Я их видела летом, производят очень хорошее впечатление. Это, пожалуй, твои единственные друзья, у которых жизнь удалась. Ну надо же — твои единственные друзья, у которых жизнь удалась! К чему этот плохо скрытый сарказм? Моя жизнь не сложилась, я развратничала, не задумывалась о последствиях, разрушала браки, я… — Передай им привет от меня. — Хорошо. — Не расстраивайся. У тебя тоже все получится. — Я и не расстраиваюсь, мамочка. Спасибо за одеяло, я зайду за ним вместе с Петром. Коробки я пока оставлю в своей комнате. Ой, опять оговорилась, в моей бывшей комнате, в комнате, что была моей в детские годы, в комнате, куда ты входила без стука… Значит, никогда это помещение не было моим! И его следует назвать просто «маленькой комнатой»! Где я и оставляю три коробки. — Может, заберешь у меня телевизор? «У меня» — значит, из твоей спальни. Большой телевизор стоит в большой комнате, маленький — у тебя в спальне. Ты всегда включаешь его перед сном, я вижу мертвенные блики на дверном стекле. И как ты засыпаешь при работающем телевизоре? — Нет, спасибо, я от него уже отвыкла. — Тогда пока, дочурка. — Пока. Они соприкасаются щеками, притворяются, что все в порядке, ничего такого и не произошло, переживем. Ну коснулись друг друга, ерунда, следов-то никаких не останется. |